Выбрать главу
[46] бог укрепил, а Молва удвоенный ужас внушила. Только вошел во врата (а тогда как раз досточтимый сам родитель Адраст вождей созывал на собранье), только предстал и едва косяка дверного коснулся, — тут же вскричал: «К оружью, мужи! И ты, наилучший вождь лернейский, коль кровь у тебя от дедов могучих, — 350 к бою оружье готовь! Юпитера, долг и законность всюду по-разному чтут, — но лучше бы к буйным сарматам был я отправлен послом иль прибыл к коварному стражу рощ бебрикийских! Но нет, не виню порученье, не стыдно службы: я рад был пойти, был рад преступные Фивы этой рукой испытать. Клянусь, в настоящем сраженье — словно я мощный отряд или город, сплотившийся тесно, — тайных засад знатоки коварством и ночью, при полном вооруженье, меня — одного, незнакомого с местом — остановить не смогли, — лежат близ сирого града 360 грудой кровавой они. Так грянем теперь же, доколе в страхе враги, и без сил от смятенья, и трупы таскают, помнят доколе, о тесть, о деснице моей! — Изнуренный оных пятидесяти героев тенями, сам я, раны свои позабыв, не смыв запекшейся крови, — выступить тотчас готов!» — В смятении все инахиды встали, но прежде других к нему с потерянным видом прянул кадмейский герой[47]: «О горе, богам ненавистный, гибельный людям, увы, я на раны его невредимый ныне взираю! О брат, такой мне возврат ты готовил?! 370 Мне эти стрелы ты слал!.. О жизни позорная жажда! Жалкий, и я отрицал злодейство толикое в брате! Но пребывают пускай и теперь ваши стены в покое мирном! И больше для вас я, гость ваш, не стану причиной бедствий… — Ведь я сознаю — не столь избалован я счастьем — как с детьми тяжело, как больно с женою расстаться, с родиной… Пусть не винит ничей меня дом удрученный, матери пусть на меня не глядят исподлобья сурово! Сам я пойду на верную смерть, хотя б не пускали чтимый мой тесть и моя супруга достойная… — Фивам, 380 брат, и тебе, и тебе, могучий Тидей, задолжал я голову…» — разными так речами души пытал он, так мольбы отклонял. Но жалобы — гнев пробудили, скорбь, со слезами слиясь, запылала. И все добровольно — нет, не одна молодежь, но и возраст холодный и косный — к мысли одной склонились в душе: оставить пенатов, в помощь соседей призвать и тут же идти. Но глубокий в помыслах так им отец, искусившийся править громадой Власти, сказал: «Богам и моим заботам оставьте эти решенья, прошу, — ни брат без отмщенья не будет 390 скиптром владеть, ни мы безрассудно войною грозиться. Славного подвигами Ойнида, толикою кровью гордого, примем теперь: пусть сон усмирит запоздалый пылкую душу, а нас пусть скорбь не лишает рассудка». Тут всполошились и двор, и жена побледневшая: тотчас все — к Тидею спешат, после битвы и долгой дороги слабому. Радости полн, на срединных сиденьях палаты он поместился, спиной прислоняясь к могучей опоре, раны покуда ему омывал Идмон Эпидаврский, — скор в примененье ножа, в применении теплых настоев 400 нежен. Тидей же, умом высоким отвлекшись, истоки гнева опять объяснял, и что они оба сказали, где он в засаду попал, о времени тайного боя, сколько было вождей и кто они, как приходилось тяжко ему, как он спас Мэона для скорбных известий, — всё рассказал. А знать, и тесть, и верная стража речи дивились его, и ярился изгнанник тирийский[48]. Солнце, по краю небес к вечернему морю склонившись,. пылких коней распрягло, и огненно-красные кудри под океанской струёй омывало; к нему подбегает 410 дщерей нереевых сонм и Горы поспешной стопою: те — поводья берут, другие — венца золотого гордый убор и на влажной груди ремешки распускают жаркие; часть — запряжку ведет утомленную к сочным травам и, дышло подняв, возок запрокинутый ставит. Ночь подошла и заботы людей и зверья возбужденье угомонила, плащом небеса укутала черным и успокоила всех, одного исключая Адраста[49] да лабдакийцев вождя[50]: Тидея же долгий осилил сон, наполняя его виденьями доблести мощной. 420 И между теней, в ночи блуждающих, бог — зачинатель битв, — и аркадский предел облетев, и немейские пашни, также и тенарский мыс, и град Аполлона Ферапну, — звоном оружия всё поражает и, сея смятенье, полнит любовью к себе: Гнев с Яростью шлем оперяют[51], Страх-приспешник коней погоняет, Молва — как дозорный, — разноголосо трубя, повязавшись пустою тревогой,
вернуться

46

Стих 343 …могучий оружьем… — постоянный эпитет Марса (Annipotens). Ср. «Сильвы», III, 2, 20; Лукреций. «О природе вещей», I, 32; Вергилий. «Энеида», II, 425; VI, 500; IX, 717; Овидий. «Фасты», II, 481; V, 559.

вернуться

47

Стих 367 …кадмейский герой… — Полиник. Ср. III, 406 («изгнанник тирийский»), III, 418 («лабдакийцев вождя»).

вернуться

48

Стих 406 …изгнанник тирийский… — Полиник.

вернуться

49

Стих 417 …и успокоила всех, одного исключая Адраста… — Ср. Гомер. «Илиада», X, 1 слл., II, 2 слл.

вернуться

50

Стих 418 …лабдакийцев вождя… — Полиника.

вернуться

51

Стих 424-431 Гнев с Яростью шлем оперяют… — аллегорическая картина в духе Вергилия. Ср. «Энеида», IV, 174; XII, 336; Гомер. «Илиада», XV, 119; Силий Италик. «Пунические войны», IV, 430.