Читать онлайн "Стаций Публий Папиний. Фиваида" - Стаций Публий Папиний - RuLit

рысей[56], дивящемся, сколь тяжел при оружье хозяин — в нежном румянце ланит, замечательный веком цветущим. Верные сонмы ему вы, древние дали аркадцы, старшие звезд и Луны, рожденные, молвят, на крепких ветках дубрав[57]. — Тогда впервые земля поражалась стоп бременящих следам, и не было пашен, селений, и городов, и семей: маслина и дуб приносили 280 новорожденных детей, умножал населенье тенистый ясень, ребенок, родясь, с плодоносного падуба падал; смене ночи и дня они, говорят, изумлялись и ввечеру, проводив Титана в закатную бездну, не уповали на день. — Высылает насельников Менал гордый, и мужи спешат от рощ парфенийских; Рипеи, Стратия войско дарят и открытая ветру Эниспа[58]. Не отказались прийти Тегея, Киллена (чья гордость — бог окрыленный[59]), лесной алтарь алейской Минервы, быстрый Клиторий, Ладон (едва, Пифиец, не ставший[60] 290 тестем твоим), и средь гор блестящая снегом Лампия, также Феней, посылающий Стикс к подземному Диту[61]. Шли соревнующийся с идейскими воплями Азан[62] и паррасийцев вожди, и (ваша забава, Аморы) села Нонакрии — край, Громовержцу с колчаном любезный[63], шли изобильный скотом Орхомен[64], зверьем — Киносура. Тот же задор разорил Эпита поля и Псофиды кручу, и скалы, твоей, Геркулес, известные мощью, чудищ приют — Эриманф, и Стимфал кимвалогремящий[65]. Племя аркадцев одно — породою, но снаряженьем — 300 разделено на тех, кто мирт пафийский сгибает[66] и опекает бои суковатой пастушеской палкой: лук у этих, и дрот у других; а волосы скрыты шлемом: у этих на вид — аркадская шапка из меха, тем — медведицы пасть ликаонской главу укрывает[67]. Оный военный собор и сердца, посвященные Марсу, воина ни одного из соседних Микен не узрели: там совершались пиры людоедские[68], вспять возвращалось Солнце, и битву свою затевали братья другие. Но досягает уже до ушей Аталанты известье, 310 что отправляется сын на войну и всю за собою гонит Аркадию: шаг у нее задрожал, и упали стрелы, — и мчится она сквозь леса стремительней ветра, скалы минует и рек, к берегам подступивших, преграду, — так, как была, связав волоса и русый с затылка сноп распустив по спине. — Так в ярости лютой тигрица, коли похитят приплод, за добычливым всадником мчится. Встала она и, грудью вперясь в натянутый повод (сын же, бледнея, — к земле): "Сей пыл безумный откуда, сын, у тебя, и в юной груди — недолжная доблесть? 320 Ты ли способен мужей к боям побуждать и обузу Марса нести и ступать среди меченосных отрядов? Ладно бы сила была! — Но, бледнея, сама я видала, как ты рогатиною кабана упорного встретил: ты ведь навзничь едва не упал, и дрожали колени; если б я жала тогда не метнула с двурогого лука, — где были б войны твои? Но ни стрелы тебе не помогут здесь, ни тугая дуга, ни этот надежный, но чуждый скверне убийственной конь. На великое ты посягаешь, сын мой, доросши едва до чертогов дриад и до гнева 330 нимф эриманфских. Увы, но знаменья были неложны: я-то дивилась, с чего недавно дрожали Дианы храмы, и низко лицо опустила богиня, и пали кровы с наверший святых; и лук мой от этого медлит, и тяжелеет рука, и шлет неверные раны. Ты бы дождался, пока почтеннее станешь и крепче, розы ланит — окутает тень, и сходство исчезнет с ликом моим, — тогда и воюй, и меч вожделенный Я же подам и тебя не стану удерживать плачем. Ныне с оружьем домой воротись. — Но как же, Аркадцы, — 340 подлинно, скал и дубов сыновья[69], — его вы пустили?!" Хочет чрезмерного! Все — и сын, и вожди — утешают, тщатся тревогу унять, и уже — глухие несутся зовы трубы. Но не может она из нежных объятий выпустить сына, вождю Адрасту его поручая. А от другой стороны — кадмейцев марсовы толпы[70], царским безумьем крушась, но робкой молвы не пугаясь (слухов, что Арги в поход выступают с союзною силой), медленней, нежели те, стыдясь за царя и причину, все же готовят войну. Но никто обнажить не стремится 350 меч иль свод заключить рамена в отцовы доспехи, иль снарядить крылоногих коней — отраду в сраженье. Нет, но понурив главы, без мысли и гнева, роняют руки дрожащие: тот скорбит о родителе милом в доле ужасной, другой — о сладостных летах супруги