Стаций Публий Папиний. Фиваида

чтить, но на верность тебе присягнут и плененные Фивы".
В этом Адраст — за всех, а всяк за себя поручился.
А уж коней распластав, Градив попирает эфирский
берег, где в горний простор воздымается Акрокоринфа
верх, на море ложась с двух сторон переменною тенью.
Тут он велит, чтоб один из сонма приспешников — Ужас —[14]
четвероногих коней обогнал: никто не способен
110 большего страха вселить и душу вконец обессилить;
ибо у чудища есть без числа и глоток, и дланей,
может любое принять обличье, легко заставляет
верить всему и, боязни нагнав, города помрачает[15]:
стоит внушить, что два солнца горят, иль сыплются звезды,
или трясется земля, иль шествуют древние рощи, —
бедные! — кажется им, что видят. А тут он пустился
в новую хитрость: застлал равнину немейскую пылью
мнимой, и вот уж с холма в тревоге вожди замечают
темную тучу; затем он множит смятенье обманным
120 криком и поступи войск подражает, и конскому скоку,
и устрашающий вопль с блуждающим ветром разносит.
Дрогнули души, и люд растерялся, в сомнениях ропща:
"Где этот грохот, коль мы не ослышались? — Да, но откуда
в сумраке пыльном встают светила? Ужель там исменский
воин? — Конечно, — идут. Так вот сколь дерзостны Фивы!
Им ли бояться? А нам — не продолжить ли тризну по мертвом?"
Ужас войска потрясал, меж рядов принимая обличья
разные: то как один из пизейских или пилосских
воинов, или представ лаконцем, ручался, что видит
130 близких врагов и отряды терзал беспочвенным страхом.
Верят в смятенье всему; когда же напал на безумных
сам и помчался кругом священного поверху вала,
трижды приподнял копье и, летя стремительным вихрем,
трижды коней подстрекнул, щит грудью трижды ударил, —
слепо хватается всяк за оружье свое и чужое,
в ярости, шлемы сорвав, безумцы, четверокопытных
к дальним гонят горам: у каждого в сердце бушует
страсть[16] умереть и убить, и нет преткновенья для пылких.
Мчатся, дабы искупить промедленье: так, если подует
140 ветер, то берег шумит покидаемой пристани, всюду
плеск парусов и броски отпускаемых всюду канатов;
вот уже весла плывут, и плывет подымаемый якорь,
милая суша, а с ней провожающих толпы уходят
вдаль от взора пловцов, выходящих в открытое море.
Как инахийская рать в торопливом походе теснилась, —
Вакх увидал, — застонав, повернулся к тирийскому граду,
к стенам, вскормившим его, воспомнил перуны отцовы
и, опечалясь душой, в лице изменился румяном.
Кудри его и венки растрепались, расстался с десницей
150 тирс, и упали с рогов[17] виноградин нетронутых гроздья.
Вот он как был — неприбран, в слезах, в сползающем платье —
перед Юпитером (вмиг оказавшись на небе тайно)
встал, в обличье таком никогда не являвшийся прежде,
и обратился к отцу, причин не скрывая, с мольбою:
"Ты ли Фивы свои истребишь[18], богов созидатель?
Или взъярилась жена, и не жаль тебе милого края,
лара, которого ты обманул, и родимого пепла?[19]
Пусть, я поверить готов, что тогда ты из туч против воли
пламя метнул, — но черный пожар ты вновь насылаешь
160 ныне без стиксовых клятв и наложницы просьбой не скован.
Где же предел? Или в нас ты как в гневе, так и в приязни
молнии мечешь? Но ты не таким к порогу Данаи[20],
и к паррасиянке в дебрь, и к Леде в Амиклы приходишь!
Значит ли это, что я из всех, порожденных тобою, —
самый презренный? Ужель? — Но носившему разве я не был
бременем сладким[21], не мне ль соизволил ты жизни начало,
прерванный путь подарить и месяцев срок материнских?
Также добавь, что мой люд — невоинственный, ведавший редко
ратную жизнь — лишь к моим походам и битвам привычен:
170 в кудри вплетают листву и под бук вдохновенный кружатся,
тирсы невест и бои матерей в них ужас вселяют.
Где же им трубы снести и Марса, который, бушуя,
вон что готовит! А что, коль твоих он Куретов в сраженье
выведет и повелит непорочным щитами сражаться?
И почему ты избрал ненавистные Арги? Ужели
мало врагов? — Самих тяжелей испытаний приказ твои
мачехиных Микен[22] добычею пасть, о родитель.
Что ж, уступлю[23], — но куда повелишь священным обрядам
сгибшего рода и мне, кого, для могил бременея,
180 мать сохранила, — уйти? — Во фракийские чащи к Ликургу?
Может быть, мне убежать в полон к поверженным индам? —
Дай изгою приют! — Я зависти чужд, но сумел же

14

Стих 108-113 …один из сонма приспешников — Ужас… — Ср. Вергилий. "Энеида", VII, 335 слл.

15

Стих 113 …боязни нагнав, города помрачает… — Ср. Лукан. "Фарсалия", I, 484 сл.; Вергилий. "Энеида", IV, 174 сл.

16

Стих 137-138 …у каждого в сердце бушует страсть… — Ср. Вергилий. "Энеида", VII, 460 сл.

17

Стих 150 …с рогов… — Вакх изображался с рогами в знак происхождения его от Аммона, священным животным которого был баран.

18

Стих 155 "Ты ли Фивы свои истребишь… — сцену мольбы Вакха к Юпитеру (VII, 155-192) ср. со сценами стенаний Юноны у Вергилия ("Энеида", I, 35 сл. и VII, 292 сл.).

19

Стих 157-160 …лара, которого ты обманул, и родимого пепла? — Намек на хитрость Юноны по отношению к матери Вакха Семеле. См. примеч. к I, 12-14.

20

Стих 162-163 Но не таким к порогу Данаи… — См. Даная, Каллисто, Леда.

21

Стих 165-167 Но носившему разве я не был бременем сладким… — После гибели Семелы от молнии Юпитера, Юпитер зашил Вакха к себе в бедро и вынашивал недостающие месяцы. См. примеч. к I, 12-14.

22

Стих 177 …мачехиных Микен… — Микены были под покровительством Юноны, мачехи Вакха; Микенами поэтому Вакх называет здесь "ненавистные Арги".

23

Стих 178-183 Что ж, уступлю… — Ср. слова Венеры у Силия Италика ("Пунические войны", III, 565 слл.); …но сумел же брат скалу закрепить латонину… — Аполлон в честь матери Латоны остановил плавучий остров Делос, на котором родился. Ср. IV, 803.