— Непременно! — неожиданно поддержал мысль Лукавый. — Руководитель литературного процесса Феникс Фуксинович, например, научно доказал ближайшее перспективное будущее революционным демократам. Вот молодец! Учтите, без нашего наущения, по собственной инициативе он такой.
— Вы этому рады? — спросил Великий Дедка и тут же спохватился, сконфузился. — Да что это я… Конечно же, рады!..
Лукавый расхохотался, скрестив лапы на волосатом брюхе, и, помахивая от великого удовольствия хвостом, шлепал кисточкой по крыше, то слева, то справа от себя. После неудачи с Иваном ему надо было разрядиться — и поэтому он едва не хлестнул хвостярой Асраила по лицу. Юноша-ангел успел вильнуть рулем, еще плотнее сжал мраморные губы и покатил дальше. Лукавый не видел его, и если бы Асраил не увернулся, то это означало бы серьезное осложнение отношений с самим Аллахом. Ведь по сравнению с Асраилом, своего рода генеральным инспектором группы генеральных инспекторов, Костлявая всего лишь бухгалтер похоронной команды. А Лукавый продолжал веселиться, поучать коллегу соображениями о том, что специалист по революционным демократам ничуть не лучше специалистов по мамонтам, которые спят и видят, как волосатые герои их исследований бродят по Земле.
— Вам весело оттого, что известные вам течения и направления общественной мысли, приведшие к величайшей в истории человечества трагедии, вступили в стадию фарса? Так я вам должен сообщить, что Филей Аккомодович Шанс уже получил наряд на металлолом. Это вам, я скажу, не Аннушка масло пролила…
— А что же Гриша Ямщиков? Ведь Аэроплан Леонидович предупредил его!
— А Филя откупился. Пообещал дать ему миллион для развития науки. Ведь Гриша, кроме бормотухи, еще и науку любит. — Великий Дедка поднял, как бы взывая к тишине, чтобы прислушаться, руку. — Слыхали? Один из рассвирепевших боевиков задумался: а не взорвать ли ему на территории братской республики атомную станцию?! Каково?
Лукавый от ярости зарычал, заложил лапы за спину, и стал прохаживаться. Он ходил час, два и все молчал. Великий Дедка не торопил с ответом: в их распоряжении, если найдут мудрый выход, была вечность. Между тем Великий Дедка с помощью технических возможностей доброжильского штаба пустил в действие секретнейшую технологию сканирования мыслей, никогда ранее не применявшуюся по соображениям нравственного порядка. Великое Вече удовлетворило просьбу запустить ее в действие, разумеется, в качестве исключения.
Миллионы вариантов просчитал предводитель нечистой силы. У него была великолепная логика, он обладал великим умом, по всем показателям его высокосатанинство без малейших сомнений был гением, но с отрицательным знаком. Он сам попал в поистине дьявольское положение: только в умозрительной математике умножение минуса на минус дает плюс. В жизни приумножение минуса неизбежно давало только минус, хотя в перевернутом, зеркальном сознании бесов представлялось величиной положительной.
Лукавый не был председателем исполкома какой-то партии власти, а диалектиком, причем, выдающимся, и отлично понимал, что количество Зла достигло критического уровня и находилось накануне перехода в новое качество. И совсем не потому, что кто-то назвал одну шестую часть суши империей зла — это был как раз тот случай, когда автору не помешало бы, прежде, чем раскрыть рот, в зеркало самому поглядеться. Слишком легко Зло становилось нормой жизни, и это было опасно, прежде всего, для самого Зла, так как оно переставало быть таковым, а лукавая служба собственными успехами как бы упраздняла самое себя.
Однако в отличие от любого председателя исполкома Лукавый не знал и не мог знать будущего, оно ему было недоступно и непостижимо, и поэтому он создавал одну за другой модели, стараясь угадать самую реальную из них. Подчас жуткие модели! К примеру, он, по крайней мере, четверть часа размышлял о сценарии Константина Палыча, диссидент-звездочета из Больших Синяков. Нечистый не в теоретическом плане представлял и красные гиганты, и белые карлики, и черные дыры, и сверхновые звезды. Несколько тысяч земных лет продрожал он на астероидной каторге, пока Вселенский Сатана не вспомнил о нем и не направил в Россию. Неужели сатанинская интуиция подсказала Всенечистому, что именно тут пригодится ему опыт созерцания белого карлика? Звездочет, убеждал себя Лукавый, имел в виду не физическое явление, а общественное. Это не формула, а метафора, образ и, как всякий образ, многоплановый, с уровнями смысла больше одного.
Диссидент-звездочет не распространялся по поводу характеристик красных гигантов, хотя, конечно же, подразумевал под ними крупных деятелей русской революции, красных не столько по содержанию, сколько от пролитой ими крови во имя светлого будущего — самые первоклассные люциферы, не удержался от восхищения он. Красных гигантов сменили белые карлики, да какие они белые — серые они! На совести которых вроде бы не было крови, но увы, чем яростнее они отталкиваются от кровавой практики красных гигантов, тем быстрее в силу неумолимых законов диалектики приближаются к ней.
Кроме законов диалектики должен действовать Разум. Диалектика дочь Разума, а не наоборот. Если не действует Разум, то полной хозяйкой положения становится диалектика. Признаков активности Разума все меньше и меньше — элита вырождается, а народная жизнь, знай, течет в своей мутной глубине, люди живут безрадостнее, бездуховнее и беднее, и никто не знает, когда эта мрачная, могучая и терпеливая стихия выйдет из берегов.
Вместо мифического светлого будущего наступила пора физического выживания. А чтобы оно не казалось особенно тягостным, власти прибегают к методу козла, которому Аэроплан Леонидович посвятил целый раздел «Параграфов бытия». В основе метода старый, с бородой, еврейский анекдот о мудром раввине, который посоветовал жалующемуся на тесноту жилья и бедность прихожанину купить козла. Когда жизнь у того после покупки стала совсем невмоготу, раввин посоветовал продать козла. Избавившись от мелкого рогатого скота, прихожанин прочувствовал, что такое счастье и побежал благодарить раввина за мудрость. Рядовой генералиссимус, правда, сделал довольно странный вывод отсюда о «прямопорциональной зависимости необратимости перестройки от величины вышеупомянутого фактора козла, то есть наличия количества отрицательных достижений в нашей стране на манер положительности действия козла Янкеля».
«Тут рядовой генералиссимус пера выдает с себя с головой как заядлый антиперестройщик», — подумал, поморщившись, как от зубной боли, Великий Дедка и всматривался испытующе в лохматую рожу окаянного.
Заглянул, заглянул он в прогрессивную папочку Филея Аккомодовича, заглянул! И поразился сатанинством замысла: якобы три тысячи тонн металлолома в обмен на пять миллионов пар дамских колгот! Тут воображение и подсунуло картину зарождения звездного каннибала: спирали вещества, напоминающие собой панцирь доисторического моллюска, втягивались в центр, в Никуда. Как тут не поежиться, ощутив сверхсатанинскую силу абсолютной центростремительности и услышав вселенский шум сминаемых атомных ядер. Смысл этой наглядной метафоры был не в дамских колготах, не в шуме схлопывания вещества, а в том, что расшатывание огромного государства не в интересах остального мира — волна пойдет по всей планете.
Как разделят пороховой погреб размером в одну шестую планеты? Как можно избежать насилия и жестокости, которые будут здесь править бал десятки лет? Не вострубят ли при этом все семь Ангелов и не выльют ли все семь чаш гнева — вспомнил Лукавый об Апокалипсисе и, осердясь, с хрустом откусил половину когтя, с досадой выплюнул ее. Кусок когтя загорелся изумрудным огнем, зашкалив в округе все радиационные дозиметры, и медленно угас.