Ехать за тридевять земель в тридевятое царство, в тридесятое государство не пришлось, хотя, всего-то через пару километров, компания попала в настоящую сказку.
Красивый храм с позолоченными куполами, словно маяк, призывающий корабли в спасительную гавань, возвышался в центре огромной поляны. Аккуратная, самым тщательным образом убранная территория по чистоте могла соперничать с больничными палатами. Даже трава была с такой любовью и аккуратностью скошена, что можно было решить, будто тут трудился не косарь, а парикмахер, всё тщательно подстригший под расчёску. Под многочисленными деревьями, окружающими кольцом это великолепие, не было ни единой сухой веточки. Только начавшие опадать листья огненным ковром закрывали пока зелёную траву, придавая ландшафту ещё больше очарования.
Оставив «автоколонну» на почтительном удалении, четверо двинулись к храму. Ольга чуть подобрала платье, стараясь сберечь ткань от покрывшей землю влаги.
— Простите. — Элан окликнул одного из служителей, спешащего по каким-то делам. — Где можно сейчас найти настоятеля, отца Серафима?
— А вон он, — указал тот рукой, — у пристройки.
Идя в указанном направлении, четвёрка повела себя по-разному. Младшая сестра, остановившись на несколько секунд, повернулась к храму лицом и перекрестились, старшая лишь задержалась рядом, а шествующая впереди них парочка положенный ритуал проигнорировала, только обменявшись взглядами.
У хозяйственного сарая, такого же ухоженного, как и всё вокруг, действительно возвышалась фигура в рясе, своими габаритами больше соответствующая матёрому медведю, чем человеку. Настоятель храма стоял спиной к прибывшим и появления гостей явно не замечал.
— Доброе утро, отец Серафим, — Элан расплылся в улыбке, но голос у него был точь-в-точь, как у довольного тигра, наконец, удачно подкравшегося к своему четвероногому завтраку, и осознающему неспособность несчастной жертвы ни убежать, ни хоть как-то защитить себя.
Живая гора повернулась на голос, густые брови на широком лице птицами взмыли вверх от удивления, а мощный грудной бас только что траву к земле не пригнул:
— Какое же оно доброе, коли главный богохульник всех земель окрестных и дальних в гости ко мне пожаловал! — Батюшка явно был не без чувства юмора, но лопату держал, словно воин секиру.
— Я тоже рад нашей встречи, — «почитатель» религиозных культов уже с трудом сдерживался от какой-то шалости, но грань разумного переступать не решился.
— О! — Несмотря на пресловутый эффект внезапности наблюдательности и остроты мышления настоятелю было не занимать. — Ты никак за ум взяться решился?
Он осмотрел нарядную, хорошенькую девушку с букетом, которую парень бережно держал под ручку, и сразу весь растаял в тёплой улыбке.
— Слава Тебе, Отец наш Небесный, — трижды перекрестился, — услышал Ты молитвы мои.
— Доброе утро, батюшка, — Ольга была само очарование.
— Как же тебя зовут, доченька?
— Ольга.
— Ну, порадовали старика, так порадовали! — Сияние его энтузиазма соперничало с сиянием Авроры. — И где же этот прохвост такую красу неземную сыскал?
— Я с Алкионы.
Батюшка изменился в лице, с трудом сдержав вопрос вроде: «а поближе ничего не нашлось»? Но, сочтя подобные комментарии неуместными, настоятель решил довольствоваться хоть таким течением дел у непутёвого безбожника. Правда, пытливый ум не дал здравым мыслям кануть в пучину беззаботной радости:
— Постойте-ка. Это когда же вы познакомились?
Вопрос снова был адресован не жениху, а привычка невесты отвечать слишком буквально уже начала выходить боком:
— Две недели назад.
Элан явно не хотел продолжения диалога, и отец Серафим прочитал это нежелание на его физиономии, что только подогрело народившееся сомнение:
— Чует моё сердце, что-то тут не то. — Он покачал головой, суровым взглядом обвёл всю компанию.
Подметил сосредоточенную, но уж через чур, бесшабашную решимость парня, характер которого успел неплохо изучить не за одну встречу. Ох, не зря за ним тянулась сомнительная слава быстрого, но немного стихийного на дела человека, упрямого в своей целеустремлённости, что часто служило ему добрую службу, но не всегда признающего границ дозволенного.
Его избранница вежлива и воспитана. Но что-то в её поведении, манере держаться, голосе, настоятель, по службе и убеждению долгие годы общающийся с прихожанами и с простыми обывателями, не умом, конечно, а сердцем, чувствовал какую-то едва различимую разницу с тем, что привык видеть в людях. Отец Серафим не смог бы никакими словами объяснить этого лёгкого смятения, возникшего вроде бы из ниоткуда. Он как опытнейший дирижёр огромного оркестра в многоголосном хоре бесчисленных инструментов безошибочно слышал одну чуть фальшивящую скрипку. Вроде она теряется в общем потоке звуков волшебно красивой мелодии, но на ту самую малость отделяет общий успех от такой близкой вершины абсолютного совершенства.