А «Акула», почти выработав за прошедшие с момента своего рождения сто пятьдесят лет ресурс, с потушенным реактором тихо коротала дни на орбите Паллады, рядом с почти дюжиной своих братьев и сестёр, так же выведенных из эксплуатации. Плотная стайка уставших рабочих лошадок по инерции наматывала круги – их специально не оставляли в статичном положении, дабы если что не тратить лишнее топливо на разгон, ведь проще добавить импульс, чем начинать с нуля.
Время от времени то одна полукилометровая громадина, то другая оживала. Прилетали, как правило, на большом челноке, люди и брали в оборот очередной корабль, отправляя на верфи для капитального ремонта, а на смену получающему вторую жизнь товарищу приходил новый уставший странник, оставивший за своей кормой бессчётные миллионы километров и десятки лет активной службы. Так было и сегодня. Ну, почти так…
В стылых от полного вакуума помещениях «Акулы» в абсолютной темноте (планета загородила светило) плыли закованные в скафандры два человека, поочерёдно отпирая механические замки на дверях – электричество уже давно не бегало по цепям мёртвого корабля. Большинство переборок было открыто, ведь отсутствие атмосферы самым благоприятным образом сказывается на долговечности многих материалов, ибо нет контакта с кислородом – мощным окислителем. Даже в былые времена экипажи изящной красавицы старались минимизировать число отсеков, наполненных живительным газом, а уж сейчас, когда долгие годы на борт не ступала нога человека, в этом и подавно не было необходимости.
В самом отдалённом от капитанского мостика отсеке двое мужчин остановились – дальше идти просто некуда. Реакторный отсек, отгороженный от остального корпуса мощной системой биологической защиты, был не так страшен. На пультах управления и контроля мигало несколько огоньков, свидетельствующих, что «Акула» не так уж и безжизненна. От развёрнутого полотнища солнечной батареи сюда, в самое сердце космического странника, бежали электроны, накапливаясь в аккумуляторах, и не давая кораблю совсем уж погрузиться в пучину непроницаемой для взора тьмы.
– Смотри-ка, Денис! – В рации раздался удивлённый возглас одного космонавта, – Ещё живая рыбка!
– А ты как хотел, – отозвался тот, – на совесть делали!
Он осторожно подплыл к креслу и, ловко перекрутившись, занял место оператора, пристегнувшись ремнями – так не нужно было тратить время на борьбу с невесомостью. В каждом движении человека чувствовался огромный опыт нахождения в стихии космоса при ноль «Же». Толстые белоснежные пальцы скафандра касались переключателей, вызывая в утробе командного пункта силовых систем закономерные реакции. Помещение залилось светом, заиграли огнями панели, вспыхнули экраны.
– Ну, Валера, поехали, – спокойно подал команду своему напарнику Денис.
Тот подплыл к консоли, откинул крышку из красного пластика, и достал ключ, вставив его в гнездо. Сидящий в кресле мужчина так же извлёк ключ, и тонкое жало исчезло в аналогичной замочной скважине.
– На счёт три, – Скомандовал Денис, – Раз, два, три.
Оба ключа синхронно повернулись по часовой стрелке, и над консолью вспыхнула трёхмерная картинка реактора: стержни медленно уходили из активной зоны, которую голограмма насыщала красным светом, сигнализирующим о возвращении жизни. Пройдёт ещё немало времени, прежде чем сплав побежит по трубкам системы охлаждения, приведёт в действие генераторы, и корабль уже не будет балансировать на тонкой грани клинической смерти.
* * *
Лис не особо задумывался над природой мира, в котором жил, хотя тот не имел ничего общего с привычными канонами, тысячу и один раз описанными многими авторами. Не было ни бескрайних лесов, ни полей, ни рек с озёрами. Негде было поискать укрытие от палящего солнца, его попросту никогда не увидишь в тесных коридорах станции, никакими усилиями не вырыть нору в земле – твёрдый сплав не поддаётся лапам, не поймать ни птицы, ни зайца, ни мышки, на худой конец, они попросту не живут в лабиринте из металла. Как же он жил? Да, просто жил себе и всё.
У него были две подружки. Одна такая же, как и он, настоящая рыжая Лисичка, с которой Лис и проводил всё время. День или ночь, прогретые ли, полные яркого света помещения, где жили двуногие, или бесконечная череда стылых тёмных лабиринтов, где единственным путеводителем был твой собственный запах, оставленный на перекрёстках путей. Кладовая ли, полная упоительно пахнущей еды, или же голодные времена, когда долго не удавалось поживиться ничем вкусненьким, но они всегда были вместе. Вместе беззаботно играли, грели друг друга холодными ночами, прятались от двуногих, что никак не желали смириться с их присутствием и вечно пытались поймать в хитроумные ловушки.