Гитара звенела так громко, что
Не было слышно крика,
Ведь боль от последней капли
Всегда поёт очень тихо.
Давили на слабые кнопки
И нежно играли со скрипкой,
И я боюсь, что не скрыть мне
Дурацкой, странной улыбки.
Я сижу и не знаю, что делать,
Ощущениями пьяна я
Слушаю музыку ветра
И музыку странного сна.
Начинаю наружу рваться
Нарастают звуки опять, но
Дрожит мой голос, и пальцы
Неспособны всё передать.
Стихла, будто устав, флейта, скрипка своим резким голоском ещё провожала утихающие ритмы фортепьяно, умолкали тамтамы, и белоснежное зазеркалье снова опустело, отпустив двух лисиц и их провожатую в странный мир, наполненный светом далёких звёзд и стужей вакуума.
Будь в операторских два человека, и бригада дежурных медиков получила бы себе на голову вдвое больше забот и хлопот, а так приводить в чувство пришлось только Сафирову – Хельги всё ни по чём!
Пробой можно было вписывать в учебники, но оба куратора прекрасно понимали, что это не классический случай лёгкого прорыва Океанеса в наш мир – эволэк, вне зависимости от мастерства и опыта, в погружении такого отплясывать не может. Отплясывать в самом прямом смысле слова.
Когда Элан и Афалия с запредельной синхронность поднялись с белоснежного пола, и, подчиняясь не слышной в этой вселенной мелодии, закружились в танце, демонстрирую невероятную пластику и совершенство движений, Марине Евгеньевне от такого зрелища стало плохо. Многоопытного куратора, казалось, уже ни чем удивить невозможно, но сорвиголовы снова продемонстрировали правильность поговорки: ученику часто мешает авторитет тех, кто учит.
И куратору, стремительно бледнея, только и оставалось, что с изумлением смотреть на жуткий беззвучный танец закованных в смоляные костюмы фигуры эволэков. Воздух загустел и кружил голову запахами вина, часы словно сошли с ума, замедлив бег, растягивая каждую секунду, казалось, в вечность, и несчастная женщина медленно опустилась на пол – колени предательски дрожали и уже не держали одеревеневшее тело, а из груди с хрипом рвались не то вдохи и выдохи, не то стоны.
И хотя танец за стеклом не длился бесконечно, а Марина просто невероятным усилием воли сумела под конец взять себя в руки, но эскулапы всё же почтили их пенаты своим присутствием – даже укол пришлось сделать, чтобы сердце не шло в разнос, в унисон с расшалившимися нервами.
– Они оба были тут, – хрипло, но с непоколебимой уверенность заявила Сафирова, глотая один стакан холодной воды за другой вперемешку с таблетками.
– Думаю, ты права, – согласилась Хельга, – А я-то голову ломаю – что за странные всплески эмпатии в их телах? Всё гадала над их периодичностью, а тут, оказывается, это просто наши непоседы почтили нас своим присутствием. Интересненнько.
Она ещё раз окинула взглядом утихомирившихся лицедеев – доведя живого человека до предобморочного состояния, оба эволэка тут же снова улеглись на пол и застыли, словно и не было никого безумства жуткого танца. Аквариум снова окутала тишина – нет больше шёпота почти беззвучной поступи, рисующей на полу безупречные па, не шумят приводами суппорты, танцуя под белоснежным потолком в такт с человеческими телами. Только шёпот свежего воздуха, и мерное дыхание девушки и юноши.
Пройдясь до мусоровода, киборг отправила в утиль приготовленный утренний кофе с молоком: никто толком не знал почему, но молочные продукты на дух не переносили прорывы ментальной вселенной и вмиг теряли все свои замечательные свойства, превращаясь в опасную отраву.
– Неужели их присутствие становиться катализатором всех процессов, – Марина ни как не могла успокоиться, ломая голову над метаморфозами, что происходили у неё прямо на глаза.
Она снова и снова прокручивала запись, и как загнанная волчица металась от одного монитора к другому, пока те, безучастные к её отчаянию, с холодной трезвостью демонстрировали «выступление артистов».
Хельга хоть и не прерывала потуг своей коллеги, но сознавала их бесполезность – она уже проанализировала данные и снова, как и во время сопровождения первого погружения, констатировала собственное бессилие. С точки зрения логики и знаний об устройстве Вселенной она не могла предложить ни единой здравой версии, и осталось только лишь следовать на поводу событий, надеясь, что понимание придёт потом. Всё-таки, у неё есть одно преимущество – вечная жизнь, лишённая многих дорогих сердцу живого человека вещей, но зато бесконечная, как Космос.