Всё это время Хельга очень внимательно следила за своим бывшим эволэком, но не проронила ни слова, даже когда он на руках вынес из кабины планера подопечную, красную от смущения: сначала наставник получил на орехи только за то, что хотел подарить ей незабываемые впечатления, а потом и от такого джентльменского поступка. Кицунэ всегда чуток, но держит дистанцию, не позволяет молодым красавицам вскружить себе голову и не пересекает определённых границ. В общем, такие порывы не в его стиле…
Широкое, вечнозелёное поле заполнялось весёлым гомоном, шутками и смехом: самолётики, словно гигантские птицы, уставшие от дальнего перелёта, садились на траву один за одним. Прозрачные купола кабин выпускали восторженных эволэков на земную твердь, девчонки и мальчишки, от переполняющих их чувств, бросались в объятия друг друга и наставников. Лица светились от радости, полные эмоций голоса захлёбывались, словно неумелый пловец в водовороте, от неописуемых чувств, что подарил им невесомый и беззвучный полёт на звенящей высоте.
Именно на этом и строится весь расчёт: тонко, ненавязчиво дать контактёру возможность почувствовать вкус к человеческой жизни, где есть место и труду во благо всех и каждого, в том числе самого себя, и есть место полноценному отдыху. Удивительная жизнь одного из миллионов членов общества, со всеми её преодолениями и свершениями, трудностями и победами, и счастьем от осознания, что ты очень важен и бесценен, что рядом множество людей, которым не всё равно, где ты, и что с тобой.
Элан так и остался посреди поля: что-то не давало ему двинуться с места, не давало уйти с пятачка примятой ногами травы, не позволяло оторвать взгляд от расшалившейся детворы, хотя он и совершенно точно знал, что именно.
Имя этой чудовищной, но чудодейственной силы — счастье. Он нашёл себя после жуткой трагедии, унёсшей, казалось, сам смысл жизни, нашёл новый путь, посвятил ему годы, долгие, но пролетевшие как один день. Судьба-злодейка отобрала у него семью, и пришлось прожить тяжёлые времена, наполненные тоской и не заглаженной виной, прежде чем до истерзанного сознания и израненной души дошло понимание — у тебя есть семья. Она всегда была рядом, но ты, утонувший в собственном горе слепец, ни видел этого. Твоя семья всегда поддерживала тебя, но ты, недотёпа, не мог постичь этой простой истины, ибо разум был занят бесполезным самобичеванием. Теперь всё иначе.
Лис не трогался с места, присев на остренький носик сотканной из пластика птицы, улыбка не сходила с губ, в глазах горел огонёк. Стоило только взглянуть на бесшабашное веселье подопечных, и в груди вспыхивал погасший было огонь: сирины спеленали Нину Коблеву, самую робкую девушку из оперившейся группы Навигаторов, так и не решившуюся сесть в кабину безмоторного самолётика, и катали по воздуху орущую во всё горло от страха и восторга девчонку.
Сильная и смелая Ноэль, дочь Лесавесимы, сцапав трусишку лапами, поднялась в небо, и закрутила каскад фигур высшего пилотажа. Кицунэ потянулся разумом и душой к сирине. Он видел весь полёт, словно собственными глазами, чувствовал, как тугой ветер запускает цепкие пальцы в волосы и перья, как волны страха от очередного отвесного пикирования сменяются волнами восторга, чувствовал, как всё меньше и меньше сомнения и боязни остаётся в девичьем сердце. Настал миг, и она полностью окунулась в стихию полёта, поверила и доверилась крылатой красавице, чья серая окраска смазывалась в стремительном движении.
После посадки Коблевой никого отправить к автобусу не удалось — широкая русская душа требовала продолжения, и «драконы» взяли девчонок и мальчишек в оборот. Долго, вопреки вялым протестам старших (Элан настойчиво попросил не ломать детям веселье), летуны и летуньи вязали петли, с предельным креном уходили в виражи, крутили бочки, поднимались ввысь и тут же камнем падали к поляне, выходя из пике в считанных метрах над землёй.
Гуляющий меж стройный сосен ветер разносил по округе солнечное настроение, заражая им всех присутствующих, от эволэков до механиков аэродрома, наблюдающих за опасными трюками в небе. А Элан всё стоял, с открытой нараспашку душой, посреди этого океана счастья. Тёплый южный ветер гладил густую шёрстку хвоста и острых ушей, и, закрыв глаза, он впитывал сердцем всю красоту этих минут. Он действительно счастлив. Институт стал, и был всегда, его большой семьёй, а подопечные — его дети. Потерянного не вернуть, совершённых ошибок не исправить, ушедших из этого мира близких никем не заменить, но…
«Я счастлив уже потому, что мне есть ради чего жить…»