— Ваших навигаторов убили.
Афалия прикрыла глаза, дожидаясь пока сердце не ударит трижды набатным колоколом, выбрасывая в вены адреналин вперемешку с яростью — так и знала, чувствовала!!! Но голос оставался спокойным:
— Продолжайте.
Джеймс опустил глаза в щедро посыпанную мокрым снегом землю.
— Я их убил. Я обманул Хельгу, я заставил её создать вторую Матрицу. Она ничего не подозревает до сих пор, но обман был.
Снова хлюпанье поспешных шагов — охрана прекрасно видела, как у девушки из благородной семьи после слов незваного гостя шерсть встала колом, как полыхнули недобрым огнём глаза кицунэ. Снова кивок женской головки останавливает мужчин: всё в порядке, я держу ситуацию под контролем. Но телохранители не особо верили в этот контроль и остановились на расстоянии метров трёх, причём один очень грамотно зашёл с боку, сунув руку под пиджак: если что, без раздумий.
Но у вдрызг пьяного офицера не было дурных намерений. Джеймс нетвёрдой рукой пошарил в кармане форменного кителя и достал карту памяти:
— Здесь всё необходимое, чтобы припереть адмиралов Бёрнета и Октябрьского. Передайте своему мужу, он придумает, что с этим сделать.
Афалия растеряно крутила пальцами компромат. Как относиться к недоброму вестнику, она не знала. Этот трусливый подонок убил её воспитанников, но…
Она уже видела такой же потухший взгляд, взгляд человека, уже ушедшего из этого мира — предсмертную исповедь Миненкова она смотрела в своё время не один раз. Молоденький лейтенант уже не жилец, и дело даже не в его высоких начальниках.
Словно прочитав её мысли, Сомервилл криво усмехнулся:
— Я бы с радость умер от Вашей руки, госпожа, но мне пора. Я тут вроде как инкогнито и не хочу поставить Вас в опасное положение.
Снова пауза и снова горькая усмешка, полная запоздалого раскаяния и осознания непоправимости случившегося:
— Мне и так перед Богом ответ держать за восемь жизней, не хочу добавлять ещё одну.
Он повернулся, явно собираясь уйти, но Афалия поймала его за рукав:
— Мы можем обеспечить Вам защиту до дачи показаний, мой отец — губернатор, и будь убийцы хоть трижды адмиралами…
Их глаза встретились, и девушка-лиса тут же оборвала пламенные заверения, поняв их неуместность. Какой бы злодейский поступок не совершил этот человек, как бы его не терзала совесть, побудившая пойти против трусливого благоразумия, он уже сделал свой выбор, и это его выбор.
— Спасибо Вам, прекрасная незнакомка, но не стоит. Меня, скорее всего, убьют через пару часов, но я ничуть не печалюсь. — Он дружески сжал её плечи. — Я всё равно не смогу жить с этим…
Он повернулся к ней спиной и зашагал в темноту сада к огонькам, отмечающим выход из владения градоначальника Белограда, но через полдюжины шагов снова обернулся лицом к Афалии:
— Я просто хочу, чтобы вы, эволэки, знали — мы не все такие…
Кицунэ ещё какое-то время стояла на дорожке, в окружении нагих деревьев и неярких фонариков, утопивших облетевший сад в зловещем полумраке, но побыть наедине с собственными мыслями и душевной болью не дали.
— Всё в порядке, госпожа? — Охранники, услышавшие из всего короткого разговора только последнюю фразу, и сильно озадаченные всем произошедшим, подошли поближе.
— Да, всё хорошо, — заверила девушка, не особо надеясь на силу собственных заверений, и зашагала в дом.
Паники не было, ясная голова быстро оценила опасность ситуации, но спешить сейчас нельзя было ни в коем случае — телефоны, вполне вероятно, прослушиваются, и информацию с карты памяти Элану надо передать только из рук в руки. И тогда…
* * *
Даже Октябрьский, резонно считающийся самым близким другом Бёрнета, не мог точно сказать, как и когда пересеклись судьбы его коллеги адмирала и этого немногословного субъекта, Гарри Рэгга.
Рэгг — типичный грубый солдафон, и хоть сколько не называй пехоту флотской, но в его каменном лице, простом и неотёсанном, не было ни намёка на утончённость и даже чопорность, свойственную людям, вхожим в кают-компании кораблей. Его побаивались, а некоторые офицеры «Хоукинса» и, надо думать, не только «Хоукинса», откровенно лебезили перед этим крепышом, не вышедшим ни ростом, ни, извините, рожей.
Как адмирал и простой пехотинец в звании капитана так сплели свои судьбы, что за секреты связали их на долгие годы, что за узы поддерживают беспрекословное подчинение одного, и мягкое, просто дружеское, расположение другого, не знал ни кто, а если и знал, то помалкивал. И неспроста люди держали языки за зубами: за капитаном Рэггом тянулась слава человека, беспрекословно исполняющего пикантные и тонкие пожелания своего начальника и покровителя. Ко многим подобным историям Октябрьский относился так же, как и прочим разновидностям устного народного творчества. До сегодняшнего дня…