Дорте не видела домов на другой стороне улицы, потому что до земли было страшно далеко. Только крыши. Плоские крыши. Скоро их целиком покроет снег.
— Их было много?
Дорте кивнула.
— Они пользовались чем–то или обходились своими силами?
— По–моему, пользовались.
— Чем же?
— Не знаю… У них были всякие штуки… Бита, бутылки…
— Сволочи! — просипела Лара. Она поджала губы, помолчала и спросила: — Тебе больно? До сих пор?
Дорте кивнула.
— Когда ходишь в уборную?
— Особенно тогда…
— И спереди и сзади?
— Как это?
— Они совали свои штуки тебе в обе дырки?
Дорте положила ладони на стол по обе стороны тарелки, на которую упал хлеб. Поверхность стола была мокрая, и она передвинула руки на сухое место Положила их на колени. Наконец она услышала Ларин голос:
— Чтобы помочь тебе, я должна знать все во всех подробностях.
— Не сзади… Спереди…
— У тебя до сих пор идет кровь?
— Да. Но уже меньше.
— У тебя месячные?
— Нет.
— А когда они должны быть?
— Не помню, — пробормотала Дорте, ей казалась, будто она сидит перед учителем, который решает, можно ли перевести ее в следующий класс. Она уже не была уверена, что Лара ей нравится, хотя та и говорила по–русски.
— А ты помнишь, когда они были в последний раз? Дорте задумалась и положила голову на стол рядом с тарелкой. Смешно всхлипнула.
— Через два дня после того, как Николай уехал в Каунас.
— Кто такой Николай?
— Сын пекаря. — Дорте взяла себя в руки и выпрямилась.
— Когда он уехал? — улыбнувшись, спросила Лара.
— Не помню…
— Ты спала с ним до его отъезда?
— Нет, — испуганно прошептала Дорте и подумала, что Лара ей точно не нравится.
Половинка булочки с копченой колбасой лежала на тарелке Дорте, перевернутая кверху горбушкой. На ней были видны следы от ее зубов. Словно куснула собака. Рядом, как зеленый глаз, лежал блеклый кружок огурца.
— Хорошо, пей свое молоко и ешь, — сказала Лара, помолчав.
Дорте перевернула булочку, но есть не стала. Потом высморкалась в туалетную бумагу.
— Sorry!{6} Прости за резкость, — сказала Лара и прикоснулась к ее плечу.
— Ничего страшного…
— Как это, ничего страшного! Я должна вести себя как воспитанный человек, даже если мир катится в тартарары! — воскликнула она и шлепнула себя по руке.
Дорте невольно улыбнулась. Верхняя губа отозвалась на улыбку болью.
— Что тебе нужно? — дружески спросила Лара. — Может, немного косметики?
— Молоко. И прокладки…
— Ты смотрела, что там у тебя делается? Заживает?
Дорте опустила глаза и покачала головой.
— Как я могу это увидеть?
— Очень просто, надо только взять карманное зеркальце…
Перед внутренним взглядом Дорте возникло ее истерзанное лоно, и она невольно скривилась. На такое добровольно смотреть нельзя! Во всяком случае в зеркало.
— Можно, я посмотрю? — спросила Лара, словно речь шла об одежде.
— Зачем?
— А вдруг тебе нужен врач? Том считает, что нужен.
— Что мне сделает врач?
— Осмотрит и решит, что делать.
— Для этого обязательно меня осматривать?
— А как же? Но я постараюсь найти гинеколога–женщину.
Дорте кивнула. Было бы очень хорошо, если бы ею занялся врач.
Лара наклонилась к ней и приподняла ее волосы.
— У тебя красивые волосы! Каштановые. Это прекрасно! — сказала она и склонила голову набок. — И красивые глаза, хотя вид сейчас больной. И ты такая стройная! Немного худовата… Но сложена отлично. Тебе надо немного прийти в себя, тогда мы пойдем и купим тебе кое–какую одежду. Белье… Это важно. Что тебе еще нужно? — спросила она и одобрительно улыбнулась.
— Мой паспорт, — проговорила Дорте и все–таки откусила кусок булочки.
— Он хранится у Тома. Тебе он ни к чему.
— Без него я не могу вернуться домой.
— Ты и не поедешь домой, пока не заработаешь денег на билет. Ты это знаешь.
Кусок хлеба застрял у Дорте в горле. Она с трудом проглотила его.
— Людвикас сказал, что я буду работать в кафе, — прошептала она и посмотрела Ларе в глаза.
— Кто такой Людвикас?
— Тот, кто привез меня в Стокгольм. Он сказал, что мы с Надей будем работать в кафе.
— С Надей?
— Да, это знакомая Людвикаса, она хотела, чтобы я поехала с ними. Но в назначенное время она не пришла…