Но, как говорят старики, бобер предполагает, а фермер располагает. Косоглазая Марьяна Небосклон понесла от Иеремии и в положенный срок родила, но не сына, а девочку, к тому же лишенную каких-либо внешних уродств и с прелестной фарфоровой чашечкой на голове. Вертопрах был вне себя от ярости. Изрыгая потоки ругательств, он так поколотил Марьяну, что та едва не умерла. Разобравшись с женой, Иеремия хотел взяться за дочку и изуродовать ее собственными руками, но его остановила внезапная идея.
Вертопрах смекнул, что если из девочки вырастет красавица, то это не так уж плохо. Дьявольская злоба, замаскированная ангельской внешностью, таит в себе куда больше опасности. Волку в овечьей шкуре намного проще проникнуть в самое сердце овечьего стада и сгрызть его изнутри. А уж в том, что из собственного ребенка ему удастся сотворить коварного монстра, Иеримия не сомневался. Подумав, что кроме уроков ненависти, ребенку понадобится кормление и уход, Вертопрах поглядел на избитую окровавленную Марьяну и неспешно пошел за лекарем.
Как станут звать будущее чудовище, Иеремию не беспокоило, поэтому имя дочери выбрала Марьяна. Она назвала малышку Унией и дала ей свою фамилию – Небосклон. Будучи на год младше Халфмуна, Уния развивалась гораздо быстрее. Как только она научилась ходить, ей пришлось учиться бегать – от отца. Иеремия, завидев дочь, всякий раз норовил отвесить ей оплеуху. Если Унии не удавалось убежать или спрятаться, и она получала удар, Вертопрах после этого говорил: «Больно тебе, малявка? Плохо, не нравится? Вижу, что не нравится. А знаешь, кто виноват, в том, что тебе больно? Проклятые Полулунки, особенно – Халфмун Полулунок! Он во всем виноват, да! Это урод-перевертыш заставляет тебя мучиться и страдать! Его ты должна ненавидеть и презирать!».
После отцовских уроков, избежать которых удавалось далеко не всегда, Уния находила утешение в объятьях матери. Марьяна умела подобрать ласковые слова и так поцеловать ушибленное место, что всякая боль тут же исчезала, прихватив с собой печаль и злобу. Уния становилась совершенно счастливой и до следующей отцовской экзекуции напрочь забывала обо всех Полулунках на свете.
Детские годы Халфмуна ничем не отличались от детства других мальчишек Бобровой Заводи. Он также гонялся за кошками, стрелял из рогатки, рыбачил и получал от отца наставления и советы по ведению бобрового хозяйства. Наказывали Халфмуна нередко, но всегда за дело – то отцовские часы разберет по винтикам, чтобы узнать, что там внутри тикает, то дырку в крыше дома проделает, чтобы на звезды смотреть.
О своем уродстве, дожив до девяти лет, Халфмун и не подозревал. Он видел, что у всех взрослых и детей на голове есть стакан, кружка, чашка или ваза, знал, что и у него есть головной стакан, и этого ему было достаточно. Разговаривая с сыном о головных стаканах, Джебедая настаивал лишь на том, что каждый из них уникален и ни в коем случае нельзя причинять вред чужим стаканам. Мойра о стаканах не говорила вовсе, и только целовала Халфмуна в его стакан перед сном, желая ему доброй ночи.
Однажды Халфмун выстрелил из рогатки жеваной бумагой в головную кружку соседского старика, желая напугать того шутки ради. Увидев это, Джебедая устроил сыну такую взбучку, что после нее Халфмун на рогатку даже смотреть боялся. Не меньше, чем понесенное наказание, мальчика впечатлило то, как старик отреагировал на его выстрел. Вместо того чтобы испугаться, сосед затрясся от охватившей его злости. Глядя через забор прямо в глаза маленького Полулунка, он прокаркал: «Проклятый недомерок перевертыш! Тебе бы, урод, твой стакан вместе с башкой расколотить – все равно и то и другое пустое!».
Тем же вечером за ужином Халфмун спросил родителей, что означает слово «перевертыш». Услышав вопрос, Мойра опустила глаза и молча вышла из-за стола, а Джебедая отодвинул тарелку и приблизил свое лицо к лицу сына. «Вот и настал этот день», – сказал Джебедая. – «Халфмун, тебе нужно усвоить одну очень важную вещь. Ты не такой, как все. Точнее, твой стакан – он отличает тебя от других. Я уже говорил тебе, что каждый головной стакан неповторим, но твой… Он ущербный, то есть, перевернутый донышком кверху. Многим людям это кажется… неприемлемым. Не спрашивай меня, почему. Никто не знает этого. Особенно – те люди, которые так считают». Халфмун непонимающе уставился на отца. Помолчав, Джебедая продолжил: «Главное, что ты должен понять, – если тебя считают ущербным в чем-то одном, во всем остальном ты обязан быть безупречным. Тебе нужно стать умнее, сильнее, упорнее и порядочнее всех прочих. Потому что всем прочим, считающимся нормальными, простится любой грех, а тебе – нет. Чтобы достичь того, что нормальные люди получают легко и просто, тебе придется выигрывать бой за боем, доказывая, что ты этого достоин. Понимаешь?». Халфмунк неуверенно кивнул и спросил: «А что получают нормальные люди?». Джебедая несколько секунд, не мигая, смотрел на сына, после чего расхохотался: «Отличный вопрос, Халфмун! Нормальные люди получают нормальную работу, нормальный дом, нормальную семью и право пригласить старейшин на свои похороны».