Если же упрекали его не посетители, а ревизоры или другие начальствующие лица, то к моменту составления акта обследования душераздирающая сцена достигала своего апогея и не утихала даже после того, как растроганные обследователи демонстративно записывали положительные выводы. Уже покинув стены конторы, на улице ревизоры слышали, как Петухов бьётся в истерике и кричит:
— Нет, нет! Бить нас надо! Выгонять! Истреблять!
Самокритические совещания проводились ежедневно, а то и по два раза в день. Работать было решительно некогда, и Петухов даже несколько обиделся, когда по истечении года его освободили от должности управляющего транспортной конторой по случаю невыполнения производственного плана.
И теперь в комбинате бытового обслуживания, несмотря на то, что он учел все свои предыдущие промахи — был одновременно и демократичен и самостоятелен, заботился о показателях, не забывая при этом и самокритики, — несмотря на это, все же не был спокоен товарищ Петухов.
По неуловимым признакам, знакомым только часто снимаемым работникам, Петухов чувствовал приближение очередной катастрофы. По приглядывающимся глазам начальства и отводимым взорам подчинённых чувствовал он, что скоро снимут его и с этого поста. За что — он ещё не знал, но отчётливо ощущал: снимут!
— Ты ещё молодой работник, товарищ Гусааков, — говорил он в минуту откровенности своему заместителю: — тебя ещё будут снимать и снимать… А мне уже нельзя. Мне держаться надо! А как держаться?
— Шарада-загадка! — сочувственно вздыхал Гусааков.
Бороться с надвигающимся несчастьем путём улучшения работы комбината в целом было невозможно, потому что все время и все силы уходили на поиски и замазывание отдельных ошибок, промахов и неполадок. Да и вообще Петухов не признавал такого метода.
Нет, нет, нужна было придумать что-то одно, но чрезвычайно эффектное, что позволило бы Петухову удержаться у кормила.
А удержаться нужно было во что бы то ни стало! До сих пор ему помогали: сначала — нехватка кадров, позже — благоприобретенное уменье изображать работника, в общем подающего надежды и лишь случайно их не оправдывающего из-за частных и сравнительно легко исправимых ошибок. Выручала его и готовность всегда признавать свои ошибки.
До сих пор его лишь перебрасывали. Но однажды его могли бросить и больше не поднять. Хороших руководителей становилось все больше, а терпимости к плохим все меньше.
А если отстранят его однажды и навеки от руководящей работы, то что он, Петухов, будет делать на земле?
— Мне руководящая работа, как воздух, нужна, — признавался он Гусаакову. — И знаешь почему?
— Масштаб-размах?
— Нет, — переходил на шопот Петухов. — Я себя знаю. С неруководящей работой я не справлюсь… Вот в чем дело!
Да, за долгие годы бюрократических кочевий не приобрёл Петухов никакой специальности и к тому же ещё потерял вкус к учению. Даже писал он до сих пор неграмотно, искренне полагая, что он отвечает лишь за политические ошибки, но никак не за орфографические.
Не удержись он на начальническом посту, не будет больше привычного почёта: ни центрального места на групповой фотографии сотрудников, ни повелительных звонков к секретарю, ни прекрасной возможности поручать своё дело заместителю.
Нет, удержаться было необходимо!
Но для того чтобы удержаться, видимо, нужно было совершить что-то действительно из ряда вон выходящее. И он думал. Он мучительно искал быстрых и верных путей поднятия своего авторитета.
И, наконец, он нашёл решение: оно было простым, ясным и безошибочным.
Чтобы добиться славы хорошего руководителя, следовало немедленно организовать производственный рекорд, Причём желательно мировой.
Петухова не смущало то положение, что все производственные рекорды, весьма популярные на наши предприятиях, всегда являлись выражением творческого порыва рабочих, диктовались практической целесообразностью этого мероприятия и никогда не были плодом чьей-то тщеславной и корыстной мечты.
В данном случае рекорд был нужен только Петухову, поэтому он его и организовывал.
Прежде всего предстояло выбрать плацдарм.
Штуковка, починка обуви, химическая чистка не годились для рекордных показателей — эти процессы были слишком трудоёмки и кропотливы.
Косметический кабинет тоже отпадал; скоростное и массовое выведение угрей и веснушек могло упереться в сырьевую базу — угри и веснушки не поддавались предварительному учёту, и нельзя было заготовить их заранее на целую смену.
Товарищ Петухов выбрал гладильный цех, Причём отмёл трудоёмкие пиджаки и оставил для рекорда лишь простые и покорные брюки.