С самого утра, как только рассвело, со всех концов Петербурга к Зимнему потянулись длинные вереницы людей. Шли поодиночке, группами, целыми семьями – с женами, с детьми. Такого многотысячного скопления народа здесь ещё не бывало. На дороге приостановили движение конок. Появились священники с иконами и народные энтузиасты с царскими портретами. Не умещаясь на улице, толпа, как дрожжевое тесто, расползалась по городу, а люди всё прибывали и прибывали.
Вход на Дворцовую площадь перегораживали стройные ряды Преображенского полка. В них, как в плотину, упирался людской поток, растекаясь по сторонам и постепенно охватывая солдатский строй с флангов.
Толпа густела и ширилась, вбирая в себя всё новые ручейки из улиц и переулков. Солдаты в строю явно нервничали. Невозмутимость сохранял только молодцеватый штабс-капитан, со скучающим видом прохаживающийся перед второй линией оцепления, расположенной непосредственно у стен Зимнего.
– Пошто не пускаете? – истерично взвизгивал голос из глубины толпы.
– Охолони! Не велено! – строго отвечал усатый седой унтер, грозно нахмурив косматые брови.
– Да мы ж только одним глазком глянем, – игриво взывали из толпы, – убедимся, что царь-батюшка жив-здоров и по домам…
– А ну осади! – тяжелый приклад винтовки пролетал в вершке от носа самых беспокойных, и пока это помогало. Но всем было ясно, что “статус-кво” ненадолго – народ напирал. Развязка случилась, как всегда, неожиданно. Веселая стайка студентов, схватив за руки одного из зевак и подбежав вплотную к армейскому оцеплению, как из пращи, швырнула его в строй солдат. Не ожидавшие применения живого метательного снаряда, служивые подались в стороны, строй дрогнул и в образовавшуюся щель посыпалась радостно гогочущая молодёжь. Унтер, уже не тратя попусту слова, огрел по спине самого наглого, который сразу рухнул, как подкошенный. Подчиняясь команде, первая шеренга взмахнула прикладами и ощетинилась штыками. Хрустнули чьи-то кости. Раздались стоны раненых. На утоптанный снег упали первые капли крови. Толпа подалась назад, но, как дикий зверь, почуявший запах добычи, почти сразу остановилась и решительно двинулась на разорванную шеренгу гвардейцев. Дикий вопль “Убили!” и коллективное “Аа-ах!” перекрыли хлопки пистолетных выстрелов. Затесавшиеся в толпу боевики в упор расстреливали солдат, расчищая проход на площадь. Усатый седой унтер первым упал на мостовую, удивленно глядя в небо остекленевшими глазами. Рядом с ним снопами валились его молодые сослуживцы. Толпа окончательно смяла строй и вырвалась на Дворцовую площадь. Вслед ей неслись истошные крики: “Царя-батюшку извели, изверги! И нас извести хотите!! Бей сатрапов!!!”
Штабс-капитан, остолбеневший от вида обезумевшей толпы, разметавшей первую линию оцепления и несущейся прямо на него, успел, тем не менее, сделать шаг в сторону и, подняв руку, скомандовать: “По бунтовщикам! Пачками! Пли!”…
Знаете, Дмитрий Фёдорович, – пытался шутить Зубатов, одновременно стряхивая с себя стекольное крошево и перезаряжая револьвер, – я всё чаще думаю о смене профессии на более спокойную и безопасную. Например, на укротителя крокодилов… Как Вы думаете, у меня есть шанс приручить это пресмыкающееся?
– Обещаю на собственные средства приобрести и подарить Вам пару рептилий, – поддержал шутку генерал Трёпов, старательно перематывая оторванным рукавом рубашки окровавленную руку, – первым делом займусь, как только выберемся отсюда… Впрочем, их, наверно, можно и самому наловить на рыбалке… Точнее на крокодиловке… Надо бы только помощников с собой взять, одному с ними не справиться, уж очень изворотливые… Ратко, Спиридович! Пойдёте со мной ловить крокодилов для Сергея Васильевича?
– А чем мы сейчас занимаемся? – высунулся из-за поваленного шкафа весь белый от осыпавшейся штукатурки Ратко.
– А сейчас они нас ловят, – не остался в долгу Спиридович.
– Ну Слава Богу, живы! – удовлетворённо прошептал Трепов, – значит, ещё повоюем.
Крепкая купеческая усадьба на северной окраине Петербурга в живописной Кошелевке, используемая лейб-жандармерией, как секретная оперативная явка, была атакована сразу со всех сторон, как только руководство лейб-жандармерии собралось вместе. Это значит – за ними следили, причем долго, тщательно и очень профессионально: у мастеров политического сыска ни разу не возникло никаких подозрений. Оставшийся у входа конвой погиб практически моментально. Не повезло и жандарму, дежурившему в прихожей. После того, как он, отстреливаясь, захлопнул тяжёлую дубовую дверь перед самым носом нападавших, прогремел первый взрыв, сорвавший обе створки с петель и швырнувший их на унтера.