Только сейчас, сквозь отчаянный звон в ушах капитан услышал знакомый треск выстрелов. Опершись о руку хорунжего, Нечволодов рывком поднялся, земля качнулась, тошнотворный комок подкатил к горлу и ударил в нос.
– Вместе отобьемся!
– Не можно, – нахмурился хорунжий, – имею строгий приказ доставить вас в целости, даже ценой…, - он запнулся. – Одним словом, Александр Дмитриевич, за нас не переживайте, мы люди привычные. А Вы давайте, поспешайте. Может, дойдёте… Тогда помощь какая поспеет… Тут же раненых и побитых страсть как много, особенно в третьем классе…
Всучив Нечволодову саквояж с документами, хорунжий осторожно подтолкнул его в спину, а сам потрусил в сторону лежащего на боку паровоза. Из его покореженных котлов извергался пар, создавая естественную маскировочную завесу. Перехватив половчее одной рукой сумку, а другой – нащупывая в кармане штатный наган, капитан заковылял в сторону станции, поминутно оглядываясь на место крушения и тревожно озираясь по сторонам. Богатый на снегопады январь перелицевал ландшафт местности, превратив её в ледяную пустыню. Постоянно очищаемая железная дорога оказалась в снежном тоннеле, а вокруг лежала белая целина. Ступив на нее, можно было провалиться по пояс, а то и с головой.
– Ничего-ничего, – скрипнул зубами Нечволодов, – бывало и похуже.
Хотя, что кривить душой, так плохо ещё не было никогда. Как бы в подтверждение этого, где-то сбоку раздалось бойкое гиканье, и капитан, забравшись на снежный валун, увидел вдалеке всадников числом не менее десятка, огибающих огрызающийся огнём поезд и яростно погоняющих лошадок, вязнущих в глубоком снегу.
– Заметили, черти, – обреченно простонал офицер, спрыгивая с валуна и оглядывая ровный, как стрела, снежный тоннель в поисках хоть какой-то мало-мальски приемлемой огневой позиции, – ну хоть чуть-чуть вперед пройти, может успею где сховаться… До станции версты две. Им по целине – все три будет… Идут медленно, но это – пока не выскочат на полотно, а как случится, там уже никакого соревнования в беге не получится. Хоть как-то задержать…
Нечволодов вытащил из саквояжа бумаги, старательно запихал их за пазуху, а опустевшую сумку демонстративно оставил на путях – хоть полминуты выиграть. Сам же, не оглядываясь, припустил со всех ног к спасительным дымам такой желанной деревни.
Впереди уже виднелся семафор и за поворотом угадывались станционные домики, но, задыхающийся от спурта по трескучему морозу, он понял – не уйти. Топот копыт по шпалам за спиной слышен был всё отчетливее. Всадники уже не погоняли лошадей гиканьем – ясно было, что никуда одинокий пешеход от них не денется. “Не стреляют – значит нужен, наверно, живым..”,- подумал капитан, когда от станции прямо ему навстречу выскочил двуконный возок с каким-то сооружением, покрытым дерюгой. Затормозив от неожиданности, капитан увидел на одном из пассажиров морскую форму и рванул вперед с удвоенной энергией. Именно об этом встречающем предупреждал его Мамонтов и теперь капитан понимал, что это – его последняя соломинка, хотя к горлу подступало отчаяние – ну что могут сделать трое пеших против десятка конных?
– Александр Дмитриевич? – привстав на возке, то ли вопросительно, то ли утвердительно крикнул флотский.
Нечволодов, уже не в состоянии ни слова произнести, кивнул на бегу, понимая – бежать ему до возка остается ровно столько же времени, сколько осталось доскакать до него ближайшим преследователям.
– Александр Дмитриевич, ложитесь! – отчаянно закричал лейтенант, срывая дерюжку и обнажая хищное жало пулемёта. С размаху шмякнувшись на землю и откатившись в сторону, капитан закрыл голову руками. “Тах-та-та-тах!” – захлебнулось звонким лаем оружие конструкции Хайрема Максима. Дикое ржание, ругательства, крики и стоны в двадцати шагах за спиной заставили Нечволодова перевернуться на спину и выставить вперед руку с пистолетом…. Его участие уже не требовалось – снежный тоннель перегораживала плотина из дергающихся в агонии конских туш и человеческих тел. Их безжалостно продолжали рвать длинные пулеметные очереди. Кроваво-красные ошмётки разлетались по сторонам, налипали на снежные стенки, неровным слоем покрывали всё пространство на три шага вперёд. Под этой грудой плоти, ещё мгновение назад живой, снег стремительно таял и сразу же превращался под трескучим морозом в ярко красный лед, по которому струились и пузырились багряно-чёрные потоки.