Гнев.
То великое и могучее ощущение уязвленной гордости великой империи. Негодование оттого, что кто-то позволил себе в период согласованного мира напасть на имперский порт и убивать мужчин и женщин, находящихся под покровительством его сиятельства Джирала Химрана Второго.
Для Аркет, бывшей свидетельницей того, как именно ковался этот самый согласованный мир, чувство негодования вовсе не было таким уж незамутненным, но оно присутствовало, как мышечная боль после долгой поездки верхом, как патока на краях плохо вымытого противня. И, несмотря на все, что ей довелось видеть, она не давала воли цинизму.
Смотри.
В сравнении со своими политическими соперниками Ихелтет объединяет огромную территорию. В целом он (обращается с живущими в его пределах с определенным уважением, что не пользуется популярностью в иных местах.
Хорошо. Пусть это не та цивилизованная универсальность, о которой так нравилось говорить Грашгалу, пусть это не то будущее, которое открывалось ему в снах, но это и не столь уж плохо функционирующая замена. По крайней мере, Ихелтет движется в верном направлении.
И это правда. Все они, жители империи, ощущали свое единство, свою принадлежность к чему-то общему, объединяющему, тому, что поддерживалось религиозным универсализмом Откровения, что зародилось еще в аскетическом военном эгалитаризме древней культуры девяти племен — да, знаю, их теперь только семь — и что находило отражение в искусно практикуемом своекорыстии. Прими гражданство, обратись в нашу веру, отправь пару сыновей на службу, когда они достигнут совершеннолетия, плати налоги, чтобы тебя и твою семью не выгнали в горы. Постарайся не влезть в долги и не заболеть. Исполни все это, и ты не умрешь с голоду, твой дом не сожгут, твоих дочерей не изнасилуют у тебя на глазах, и ты не будешь носить ошейник раба. А если повезет, проживешь долго и даже увидишь, как подрастают внуки.
Скажи, Грашгал, неужели это так уж плохо?
Она жила, пытаясь убедить себя, что нет, не плохо.
Это — тянущийся к небу дым, облачка пепла под ногами, обуглившаяся, смятая упавшей балкой грудная клетка ребенка — в условия сделки не входило. Этого мы не позволим.
Аркет стояла у треснувшей обгорелой балки в том месте, где та соединялась с вертикальной опорой отсутствующей крыши. Ощущение, поднявшееся из глубины к самому горлу, удивило ее. Холодная, аналитическая составляющая чувств как будто вдруг отвалилась. Развалины подавили ее своим молчанием. К вони от оставшихся в руинах тел она за все прошедшие годы так и не привыкла. Пепел и еще какая-то, не столь легко определимая грязь облепила сапоги выше щиколоток. Ножи на поясе и сапоге висели бесполезным грузом. Дым, кружась и вихрясь над пепелищем вместе с ветром, щипал глаза.
— Вот вы где!
Махмал Шанта стоял возле полуразрушенного жилища, от которого чудом сохранился дверной проем. Спешившись, инженер, похоже, обрел, по крайней мере, долю своего обычного добродушия. Вскинув бровь при виде двери без стены, он переступил порог призрачного дома, огляделся, прищурившись, и скорчил гримасу. Аркет не могла сказать, заметил Махмал тела погибших или нет, но запах он пропустить не мог.
— Повидали достаточно?
Она покачала головой.
— Пока ясности нет.
— А что это мы тут делаем? — Шанта подошел ближе, пристально всмотрелся в ее лицо. — Ты плакала?
— Нет, все из-за дыма.
— Конечно. — Он прокашлялся. — Что ж, раз ты так стремишься получить объяснение произошедшего, то, думаю, тебе будет интересно узнать, что ребята Ракана нашли выжившую. Хочешь с ней поговорить?
— Выжившая? Здесь?
— Да, здесь. Когда все ринулись искать спасения за городом, эта женщина сообразила, что лучше отсидеться в каком-нибудь убежище. — Шанта кивнул в сторону улицы. — Ее нашли возле бухты. Сейчас пытаются накормить. Последние четыре дня держалась на всяких жучках-червячках и дождевой воде, из укрытия не вылезала до самого конца. Состояние сама понимаешь какое. Спокойной я бы ее не назвал.
— Отлично. — Аркет еще раз обвела взглядом развалины дома. Краем глаза снова зацепилась за раздавленную грудную клетку, словно торчащее ребро для того и сохранилось, чтобы служить этаким зубцом. — Давайте-ка сваливать отсюда.
На улице было полегче. Послеполуденное солнце расчертило своими лучами кучи мусора, чирикали птички. Внизу, под холмом, гладким, отливающим блеском флисом лежало растянувшееся до горизонта море. Дневная жара начала понемногу спадать.
Но руины за спиной не давали забыть о себе, чернея немым укором. Аркет чувствовала себя неблагодарным гостем, оставляющим хозяев наедине с горем.
От неприятного ощущения избавил вышедший следом Шанта.
— Ты идешь? — спросил он.
На полпути к бухте Аркет вдруг вспомнила.
— Вы что имели в виду, когда говорили насчет моего желания получить объяснение?
Шанта пожал плечами.
— Ты все понимаешь. Мы не тот народ, которому есть дело до первопричин. Нам бы только показаться, обозначить присутствие да собрать подати. Ну и наказать кого-нибудь для очистки совести. Кого — неважно. Помнишь Ванбира?
Аркет остановилась и внимательно посмотрела на него.
— Такое нелегко забыть.
— Ну, тогда ты меня понимаешь.
— Послушайте, Махмал, я здесь не для того, чтобы обозначать, как вы выражаетесь, присутствие и искать виноватых. Наша цель — установить факты.
— Это тебе Джирал так сказал? — Инженер состроил гримасу. — Тебе повезло — должно быть, застала его в благодушном настроении.
Они стояли на засыпанной пеплом мостовой, слушая уносимое ветром эхо оброненных слов, вглядываясь друг в друга, словно решая для себя, стоит ли делать еще шаг. Молчание затягивалось — они все же были слишком мало знакомы, чтобы друг другу полностью доверять.
— Полагаю, — сказала наконец Аркет, — нам обоим лучше заняться тем, ради чего нас сюда отправили, и пусть каждый вспомнит императора наедине с собой, в своих молитвах.
Морщинистое, с крючковатым носом лицо старика расползлось в привычной придворной улыбке.
— Вы правы, госпожа. Не проходит и дня, чтобы я не помянул императора Джирала Химрана в молитвах. — Он церемонно склонил голову в поклоне.
Уточнять, чего именно просит он для императора в обращениях к богам, Шанта не стал. Аркет и вовсе не молилась, а потому ограничилась неопределенным звуком, который можно было при желании принять за выражение согласия.
Они пошли дальше по заметенным золой улицам, молча и немного добавив шагу, словно неопределенность сказанного Шантой преследовала их, как охотничий пес, держа нос по ветру и скаля клыки.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Когда он проснулся, было еще светло.
Несколько удивленный данным фактом, Рингил побродил, позевывая, по дому в поисках слуг, нашел кого-то и распорядился приготовить горячую ванну. Потом зашел в кухню, разжился хлебом и сушеным мясом и поел, стоя у окна и рассеянно глядя через стекло на растянувшиеся по лужайке предвечерние тени. Вокруг, перекрикиваясь в клубах пара и старательно не замечая его присутствия, словно он был дорогой и хрупкой статуей, некстати выставленной для всеобщего неудобства, сновали повара и кухарки. Рингил огляделся, отыскивая взглядом девушку, что подавала чай, но не увидел ее. Когда ванну приготовили, он поднялся наверх и отмокал, пока вода не остыла. Затем вытерся, сам, без посторонней помощи, неспешно оделся — Ишил приготовила для него новый гардероб, — повесил на плечо Рейвенсфренд, напялил шляпу с пером и отправился на прогулку.
Глейдс купался в солнечном янтарном свете, и многочисленные гуляющие наслаждались последним осенним теплом. Некоторое время Рингил слонялся среди них, не замечая повышенного интереса к его мечу, чувствуя, как последние остатки крина растворяются в сиянии клонящегося к горизонту солнца. Высоко в небе, над восточным краем горизонта, едва заметной аркой выделялся Обруч. Именно в момент бездумного созерцания последнего из ниоткуда возникла идея.
Шалак!
Рингил спустился к заросшей мхом набережной. Для желающих полюбоваться видами здесь стояли столики и стулья, где продавались пирожные и прохладительные напитки по заоблачным ценам, то и дело приставали прогулочные лодки, высаживавшие одних и забиравшие других богатых отдыхающих из верхних кварталов. Не без труда, но Рингилу все же удалось найти человека, нехотя согласившегося отвезти его к Экелиму, и он сразу запрыгнул на борт, не дав лодочнику шанса передумать. Отчалили. Встав на корме и повернув лицо к теплым лучам заката, Рингил смотрел на удаляющийся берег и даже не замечал, что принял весьма эффектную позу. Потом осторожно опустился на мокрую лавку, уделив должное внимание своему новому платью и поправив висевший за спиной меч, устроился по возможности удобнее, чтобы солнце не светило в глаза.