— Ты сам это сказал.
Он пошел к калитке, немного напряженно, потому что нести Шерин было тяжелее, чем представлялось вначале. Голос, никогда не ведавший печали и всегда оставшийся беззаботным, напомнил, что когда-то он мог драться день напролет в тяжелых доспехах, а потом еще ходить по лагерю и подбадривать солдат, готовя их к следующему дню, обещая победу, разбрасывая грубоватые шуточки.
Был ли ты тогда лучше, а, Гил? Или просто у тебя получалось лучше врать?
В любом случае, живот у тебя не отвисал, как сейчас, да и задница была покрепче. А плечи шире и сильнее.
И может быть, этого хватало и тебе, и им.
Он открыл калитку, стараясь смотреть только вперед и не обращать внимания на торчащие у забора головы. И у него почти получилось. Но в самый последний момент взгляд соскользнул в сторону и зацепился за искаженное отчаянием лицо ближайшей к воротам женщины. Он успел вернуть взгляд на место, заметив только грязную, со следами слез щеку и беззвучно шевелящиеся губы. Глаза их не встретились.
Они шли по болоту в меркнущем свете дня — Рингил с тяжелеющей с каждой минутой Шерин на руках, и Ситлоу, бесстрастный, отстраненный и прекрасный. Будто три символических персонажа из какой-то до невозможности высокопарной пьесы, первоначальная мораль которой стерлась, потеряла всякий смысл и уже позабылась как участниками, так и зрителями.
Болото заканчивалось, пейзаж постепенно менялся к лучшему, и уже появились первые признаки жизни. Сначала она заявила о себе редкими укусами москитов, потом тучками мух, взлетающих из-под сапог, когда кто-то делал шаг в сторону от тропинки. Нарушая тишину, робко защебетали птицы, а вскоре Рингил увидел и их самих, скачущих по веткам и стволам поваленных деревьев. Вода уже не сочилась из земли, заполняя следы, а отступала в озерца и заливчики. Почва под ногами стала тверже, тухлый запах рассеялся и напоминал о себе лишь при порывах ветра. Равнинный ландшафт уступил место холмистому, плеск воды о камни известил о присутствии речушек. Даже небо, похоже, просветлело, а грозившие бурей тучи ушли на время в сторону.
Гнетущая тишина, оставшись позади, казалась теперь еще невыносимее.
Двигаясь вдоль залива, они часто останавливались передохнуть. Через некоторое время Шерин смогла идти сама, хотя то и дело прижималась к Рингилу, когда кто-то из олдраинов подходил слишком близко или останавливал на ней пустой взгляд. За все время пути она не произнесла ни слова и вообще вела себя так, словно происходящее могло в любой момент обернуться сном или галлюцинацией.
Рингил хорошо ее понимал.
Ситлоу тоже по большей части молчал. Он вел группу, обходясь минимумом слов и жестов, и разговаривал с Рингилом не больше, чем с другими олдраинами. Выбрал ли он кого-то из своих соотечественников, Рингил не знал. Пелмараг и Ашгрин просто присоединились к ним у моста, а еще двое ждали по другую его сторону. Эти четверо перекинулись на ходу несколькими фразами, но Ситлоу участия в разговоре не принимал да и, похоже, не больно к этому стремился.
С наступлением сумерек вышли к лагерю охотников за древностями, построенному за заливом.
— Здесь паром, — объяснил Ситлоу, когда они остановились на краю крохотного поселка из нескольких хижин и складов. — Дальше дорога идет на северо-запад. Мы зашли так глубоко на юг только для того, чтобы обойти самые опасные топи. Дальше будет легче. Отсюда два дня пути до Прандергала, довольно большой деревни. Там возьмем лошадей.
Рингил знал Прандергал и даже собственными глазами видел, как его жителей выгоняли из домов и как брели они потом по дороге на юг. Тогда деревня звалась иначе — Ипринигил. Он кивнул.
— А сегодня?
— Останемся здесь. Парома до утра не будет. — Ситлоу неприятно усмехнулся. — Если только не хочешь, чтобы я вызвал аспектную бурю.
Рингил посмотрел на Шерин.
— Нет, спасибо. Не думаю, что мы готовы к такому путешествию.
— Уверен? Подумай хорошенько. Вы могли бы оказаться в Трилейне через несколько дней, а не недель. Да вы бы ничего и не почувствовали. Для вас время пролетело бы незаметно.
— Знаю, на себе испытал. Ладно, дай нам отдохнуть.
Они отправились на постоялый двор, единственный на всю деревню и представлявший собой невзрачное строение с земляным полом и соломенной крышей. В обеденной на первом этаже стояли с десяток грубо сколоченных деревянных столов, вдоль стены тянулась стойка. Лестница в дальнем углу вела наверх, к комнатам. Пробившись через толпу завсегдатаев, бородатых, давно не мывшихся мужиков, Рингил договорился насчет ночлега.
Никаких видимых изменений в двендах он не заметил, но они, похоже, все-таки окружили себя завесой, потому что никто не обращал внимания на явных чужаков. Хозяин постоялого двора, плотный, смуглолицый тип, мало чем отличавшийся от большинства своих клиентов, приняв от Рингила плату, коротко кивнул, попробовал монету на зуб и опустил в карман, после чего кивком указал на стол в углу, у окна. Сели. После недолгого ожидания им принесли блюдо со свиными ребрышками и кружки с густым, пенистым пивом. Все оказалось вполне съедобным, по крайней мере на вкус Рингила, хотя двенды, попробовав, и обменялись недовольными взглядами.
Он попытался вспомнить, что ел на болотах, и не смог. Помнил только, что продукты добывал Ситлоу и что они таяли во рту, оставляя сладкое послевкусие, как лучшие вина из лучших погребов Глейдса. Больше ничего…
И даже это…
Он вдруг поймал себя на том, что воспоминания слабеют, тают, а все случившееся на болотах, все виденное там распадается на растворяющиеся фрагменты, как бывает с ночными грезами перед пробуждением, что сохранившиеся несвязные обрывки представляют собой какие-то образы, оторванные от действительности, не привязанные ко времени, не укладывающиеся ни в какую последовательность.
Рингил перестал жевать и на мгновение как будто увидел все в другом свете: еда во рту приобрела вкус сдобренных жиром опилок, глотать которые сразу расхотелось; духота, тусклый свет ламп и шум голосов слились в однообразный, нарастающий, невыносимый гул. Он посмотрел на сидящего напротив Ситлоу — двенда внимательно наблюдал за ним.
— Все уходит… — пробормотал он, проталкивая слова через застрявший во рту комок. — Я не могу…
Ситлоу кивнул.
— Так и должно быть. Ты вернулся в мир, где все определено. Ты снова связан со временем и обстоятельствами. Твой разум только пострадает, если ты будешь помнить все четко и ясно, если альтернативы будут казаться слишком реальными.
Рингил с усилием сглотнул.
— Все как будто превращается в сон.
Двенда грустно улыбнулся и подался вперед.
— Говорят, только во сне люди способны находить путь в серые места. И только безумные или те, кто обладает нечеловеческой волей, могут оставаться там.
— Я…
Прежде чем Рингил успел оформить высказывание, кто-то врезался в него сзади, и мысли рассыпались, как монетки по мостовой. Он сердито обернулся.
— Эй, ты бы смотрел, куда прешь!
— Извини, приятель. Послушай, если что, я с удовольствием… О! Гил? Ты?
Эгар Дрэгонсбэйн.
Словно сказочный богатырь из кровавого тумана битвы. Громадный, необъятный, с шапкой спутанных волос и болтающимися железными украшениями. За спиной копье в кожаных ножнах, на поясе топор с короткой рукоятью и в пару ему дерк, длинный горский кинжал с прямым лезвием. Судя по дохнувшему на Рингила холодку и болотному запаху, он только что вошел в таверну. Широкая, бородатая, украшенная шрамами физиономия расплылась в ухмылке. Схватив Рингила за плечи, он легко, словно младенца, оторвал его от скамейки.
— Ну-ка дай на тебя посмотреть! — проревел кочевник. — И каким же поганым ветром занесло тебя в эту сраную дыру? Уж не тебя ли я должен спасти? Не о тебе ли трепался тот хрен в кожаной накидке?
И тут все стало разваливаться.
Ощущение было такое, что он снова попал куда-то не туда. Время сбилось, замедлило ход, как будто запуталось в болотной тине. Восприятие смазалось, Рингил словно видел происходящее чужими глазами, слышал чужими ушами.
Ситлоу — вскочивший вдруг на ноги, с широко раскрытыми глазами.
Эгар — ощутивший неладное, моментально напрягшийся, схватившийся за кинжал.