Трудностей на её долю за более чем полгода и правда выпало немало: просители, деньги, хозяйство… Крестьяне хотели одного, купцы — другого, священники — третьего. Ей приходилось разрешать споры, подписывать документы, посещать больницы — лекари жаловались, что не хватает мест, что тяжело больные и заразные находятся в одном помещении с теми, кто болен не слишком сильно, что нужны деньги на лекарства и бинты… А деньги уходили на войну, и Кристина с трудом могла выделить из казны что-то на нужды города, больниц, церквей и приходских школ. Иногда ей хотелось плакать, а иногда, напротив, она была счастлива, что удачно рассудила очередную склоку или заключила выгодную сделку с представителем кэберитского купеческого цеха.
Господин Гленн всегда был рядом, давал советы, наставлял её — и всё время в его словах сквозила мысль, что власть должна приносить удовлетворение, что ей нужно наслаждаться, ощущая себя вершительницей чужих судеб, повелительницей, дёргающей за ниточки, привязанные к запястьям вассалов, слуг и крестьян… Но пока Кристина не ощущала этого. До сегодняшнего дня она думала, что просто ещё не привыкла к своему новому статусу, да и не видела смысла привыкать — отец ведь скоро вернётся, и ей нужно будет ждать того страшного часа, когда она примет своё наследство окончательно…
Наверное, это для него, для Освальда, власть была истинным счастьем и шансом ощутить себя кем-то очень важным, необходимым для окружающих людей, для вассалов и подданных… И он говорил об этом Кристине, но имел в виду себя?
Она напряглась, сильнее сжала пальцами поводья и нахмурилась. Она терпеть не могла, когда ей указывали, что-то внушали или пытались её переубедить. И если господин Гленн и правда всё это время навязывал ей такой взгляд на жизнь, чтобы…
— Возможно, он просто надеется рано или поздно настолько завоевать ваше доверие, — прервал её размышления Реджинальд, — что станет править Нолдом вместо вас. А вы, как и её величество Альжбета, будете всего лишь наряженной куклой. Простите, — добавил он тише, но Кристина понимала, что прощать нечего.
Он был прав.
Возможно, конечно, он снова ошибался из-за своих предубеждений и предвзятого отношения к сквайру Освальду, но в тот момент Кристине все его слова показались очень разумными. Она вдруг остановила своего коня и закусила верхнюю губу, чувствуя, что вот-вот расплачется. Горечь разочарования и жар ярости сцепились в её душе, выворачивая её наизнанку. Конечно, при возвращении господина Гленна стоит с ним поговорить, разъяснить всё, что так взволновало Кристину… Хотя наивно надеяться, что он сразу признается. Поэтому стоит намекнуть, начав издалека, и, возможно, он сам расскажет обо всём…
— Как же всё сложно, — вздохнула Кристина, когда они уже повернули назад, к Эори. С каждым часом всё сильнее холодало, и она то и дело поправляла чёрный плащ на плечах — меховая опушка щекотала щёки, однако хорошо согревала шею. — Он же дядя моей матери, зачем ему так поступать со мной? И неужели он думает, что мой отец допустил бы подобное?
— Возможно, он надеется, что ваш отец не вернётся, — пожал плечами капитан Фостер, так просто говоря о столь пугающих вещах.
Кристина горько усмехнулась: они резко перестали называть господина Гленна по имени, обходясь одним коротким словечком «он».
Она вновь остановила свой отряд на небольшой возвышенности недалеко от Нижнего города, чтобы ещё раз полюбоваться на него сверху. Это была действительно большая, необъятная местность, сердце Нолда, отданное лордом Джеймсом под её, Кристины, ответственность… и она не имеет права подвести. И присваивать это раньше времени тоже не смеет.
Ненароком опустив взгляд, Кристина вдруг обнаружила, что жухлая трава под копытами её коня покрылась тонким слоем мелких снежинок. Тогда она подняла голову и увидела, что с серо-голубого, прямо как её глаза, неба падал снег. Снежинки были маленькими, напоминающими крупу; они покалывали лицо и быстро таяли на ещё тёплой осенней земле, но всё же постепенно окрестности Эори начинали белеть, а тонкое снежное покрывало становилось всё более пушистым и плотным.
Кристина улыбнулась. Она любила снег и теперь была счастлива видеть его. Мир становился белым-белым, чистым, как платье невесты, свежим, как родниковая вода, и блестящим, искрящимся, как алмазы. И даже сейчас, когда снега выпало совсем мало, когда настоящая зима ещё толком не заявила о своих правах на этот мир, всё вокруг постепенно преображалось, даря надежду на лучшее — на лёгкое объяснение с господином Гленном, на окончание войны и скорое возвращение отца, живого и здорового.