Хельмут не помнил, как его довели до шатра и уложили на лежанку, зато всё, что было дальше, он запомнил прекрасно. Он вдруг понял, что остался в шатре с Генрихом наедине: видимо, Гвен, сделавшая всё, что было в её силах, побежала за лекарем. По крейней мере, он чувствовал, что её больше рядом нет, зато Генрих остался с ним — присел рядом и взял его за руку, хотя рука у Хельмута была испачкана грязью и кровью.
Двигаться было больно, да и сил не хватало, но очень хотелось встать, обнять Генриха за плечи, прижать к себе, сказать, что всё хорошо, что раз они выжили сейчас — то уже не умрут никогда… Но Хельмут не смог даже чуть приподнять голову — череп словно раздробили, и теперь острые осколки костей, вспарывая нервы, впивались в мозг.
Но у него всё же получилось сказать то, что он держал в себе так давно.
Хельмут с трудом открыл глаза, рассмотрел крайне обеспокоенное лицо Генриха и кое-как выговорил:
— Я тебя люблю…
— Вот это тебя приложило. — Голос Генриха прозвучал очень тихо, удивительно, что Хельмут это расслышал. Конечно, ему тут же захотелось обидеться и объяснить, что он вообще-то серьёзно, что это не бред его затуманенного сознания и что он так давно должен был это сказать… Просто лишь сейчас осознал острую необходимость.
Но он не успел возразить — лишь почувствовал, как Генрих прижался губами к его гудящему от боли лбу.
А потом мир снова погрузился в непроглядный мрак.
***
В следующий раз он очнулся в шатре.
Судя по всему, это был его собственный шатёр: мутная пелена перед глазами исчезла, теперь Хельмут мог видеть лучше и разглядел знакомую, привычную обстановку… Даже несмотря на царивший здесь полумрак. Наверное, сейчас вечер или раннее утро… Хельмут понятия не имел, сколько прошло времени после того, как Гвен нашла его и притащила сюда.
Он оглядел тонущий в сумерках шатёр, и сразу же на душе стало как-то тепло и спокойно. Позади ужасная битва, позади кровавое поле, слепящее небо и снегопад. Он уже не там — он, живой и целый, лежит в своём шатре. Это, конечно, не дом, не родной замок с жёлтыми стенами на высоком скалистом холме… Не мамин сад с качелями и клумбами, не отцовский кабинет с камином и подставкой для меча в форме оленьих рогов. Не слышно здесь ни смеха сестры, ни переливов лютни, ни треска огня в камине… Но сейчас даже в тесном шатре Хельмут ощущал уют и умиротворение.
Тут же он обнаружил, что был накрыт аж двумя одеялами — плотным суконным снизу (оно щекотало и кололо кожу) и меховым сверху (удивительно, что в условиях войны мех оставался белым и мягким). Он кое-как приподнял оба одеяла и обнаружил на себе серую льняную рубашку с завязанной под шеей шнуровкой. Стоило предположить, что под рубашкой были бинты — Хельмут помнил, что на его груди осталась довольно серьёзная рана. При этом ни кровавых разводов, ни следов грязи на коже он не нашёл.
Следом он коснулся головы, вспомнив о другом ранении. Она тоже была перевязана и слегка побаливала — всё-таки удар не прошёл бесследно.
А в изножье своей постели Хельмут вдруг обнаружил Гвен. В шатре было светло, и он увидел плохо отстиранные кровавые пятна на её белом переднике и растрёпанные косы — пряди лезли в лицо, и Гвен нетерпеливо заправляла их за ухо. Легко догадаться, насколько уставшей она была… Хельмуту даже стало её жаль.
Она перемешивала что-то в небольшой деревянной миске, и шатёр постепенно наполнялся приятным травяным ароматом, сквозь который то и дело пробивался резкий запах спирта. Гвен не повернула голову, даже не взглянула на лежащего Хельмута, однако всё равно как-то поняла, что он очнулся, и улыбнулась.
— Хорошо, что вы проснулись, — сказала она спокойно. Убрала из миски ложечку, поднялась, подошла ближе к Хельмуту и склонилась над ним, держа миску в вытянутых руках. — Выпейте.
Она придерживала миску, пока он пил. Жидкость имела отдалённо знакомый привкус, резкий и терпкий, хотя Хельмут отчётливо не помнил, когда и где пил её раньше. Возможно, её вливали в него, пока он был без сознания?
Он послушно выпил всю миску — во рту у него пересохло, и жажда грозила довести до безумия.
— Ты спасла меня, — вспомнил Хельмут, когда Гвен отошла к изножью — поставила опустевшую миску на столик рядом с лежанкой и начала что-то искать в своей бездонной сумке. — Ты могла бы бросить меня умирать там, но ты вытащила меня.