Пока Генрих лелеял свою обиду и думал о том, что хочет домой, леди Лилиан смогла подтолкнуть несговорчивого мужа к согласию с леди Викторией.
— Подумайте о наших детях, милорд, — улыбалась леди Коллинз, поглаживая свой живот и кидая на Генриха ласковые взгляды — он не выдержал и улыбнулся ей. — Будут ли они рады, если примут в наследство не только землю, но и войну? Лучше им оставить хорошую память о себе и верного союзника в придачу.
— Возможно, ваши дети узнают о том, что вы упустили из своих рук весьма выгодный клочок земли, и будут несколько раздосадованы, — заметил Джойс, но Лилиан даже не взглянула в его сторону.
Джеймс ещё долго молчал, откинувшись на спинку кресла, и хмуро взирал на дальнюю стену зала. Генрих понял, что его трясёт, и начал переминаться с ноги на ногу от волнения, но мама это заметила и посмотрела на него с укором. Тогда он успокоился, снова выпрямил спину и даже посмел взглянуть на лорда Коллинза с неким вызовом. Тот вдруг усмехнулся и резко встал, спустился с помоста, на ходу поправляя полы своего длинного серого камзола, и стремительно приблизился к леди Виктории. Та продолжала смотреть на него выжидательно, но Генрих заметил, что она тоже чуть заволновалась.
Лорд Джеймс вдруг сжал руку Виктории, но не поцеловал её тыльную сторону ладони, как следовало бы, а просто пожал, словно она была мужчиной.
— Рад заключить союз с вашей землёй, миледи, — улыбнулся он так, будто никаких споров, суровых взглядов, резких отказов и попыток уйти от разговора сейчас не было. — Надеюсь, он продержится долгие годы.
— Я тоже, — кивнула несколько опешившая леди Виктория, явно не ожидавшая такого быстрого результата.
Затем лорд Джеймс, разорвав рукопожатие, взглянул вдруг на Генриха сверху вниз. Сделав пару шагов вправо, подошёл к нему почти вплотную. Генрих понял, что совсем обнаглел, потому что так и не прекратил смотреть на него этим своим вызывающим взглядом, с немым вопросом и плохо скрываемым волнением.
— Ну что, милорд. — Джеймс потрепал Генриха по голове, взъерошив его волосы, которые он так старательно укладывал перед зеркалом за час до встречи. — Теперь будем с тобой как-нибудь уживаться.
Последующие пять лет тогда казались ему невообразимо долгими. Но всё же того, что время, проведённое в Эори, было жутко интересным и увлекательным, Генрих отрицать не смел. Изредка, по большим праздникам, он ездил домой, поэтому с семьёй его надолго не разлучали. Он рос и взрослел под строгим надзором лорда Джеймса и при мягком покровительстве его жены, которая, несмотря на постоянные заботы о маленькой дочери, успевала уделить ему время и прекрасно к нему относилась. То, чему он научился в Эори, невозможно было перечислить сразу, и Генрих понимал, что дома он вряд ли освоил бы всё это. Леди Виктория, несомненно, была женщиной умной, многое знающей, но она уж точно не смогла бы помочь ему отточить навык владения мечом, изучить тактику и стратегию, а отец, кажется, и сам во всём этом не очень хорошо разбирался.
Поэтому Генрих со временем начал относиться к лорду Джеймсу как ко второму отцу, который сделал для него едва ли не больше, чем родной. Наставник быстро перестал пугать его и вызывать отторжение, а той суровости и холодности в его взгляде больше не было никогда. Даже если ему приходилось за что-то ругать своего оруженосца, он был спокоен, терпелив и сдержан. К тому же в такие моменты за Генриха обычно вступалась леди Лилиан, а при ней лорд Коллинз тем более не мог долго злиться.
Генрих же восхищался своим наставником, его храбростью, трудолюбием и талантами. Он с рвением и тщательностью выполнял все его приказы, вслушивался в каждое слово, всматривался в каждый взгляд. И это юношеское восхищение не прошло и по сей день.
Разумеется, именно лорд Джеймс посвятил его в рыцари, когда ему исполнилось восемнадцать. А потом он подарил ему свой меч — невероятной красоты оружие с узким светло-серым лезвием и эфесом, украшенным искусной резьбой. Тем не менее, это был боевой, а не парадный меч, и Генрих с радостью и трепетом принял подарок, о котором и мечтать не смел. Но всё же в бою он его использовать не решился и сейчас, на войну с Фареллом, не взял. Это был очень лёгкий и изящный клинок, а Генрих привык к несколько другому оружию. Поэтому теперь меч остался в Айсбурге, а с на войну вместе с хозяином отправился другой, побольше и потяжелее, из тёмной сверкающей стали, с полуторной рукоятью. Имени у него пока не было, но это можно было исправить в любой момент.
Теперь Генрих думал о том, как быстро пронеслись те шесть лет и как в воспоминания о самых светлых и беззаботных моментах жизни может закрасться лёгкая печаль о минувших днях.