— Место жительства!
— Плэзент-стрит, дом 14, Норд-Йорк. — Она устало повторяла никому не нужные слова. Зачем они спрашивают это, если и так всё отлично знают?
— Род занятий!
— Ученица пятого класса частной школы миссис Линдгроув.
— Назовите имена ваших родителей!..
Молли повиновалась.
— Ближайших родственников по материнской линии!.. Ближайших родственников по отцовской!.. Их местожительство!.. Род занятий!..
Вопросы следовали один за другим.
Молли отвечала. Механическим, ничего не выражающим голосом. Всё это не имело уже никакого значения. Особый Департамент знал, конечно же, всё — и о её родителях, и о всей родне, где бы в пределах Королевства — или Империи — она ни проживала. Им нужно от неё что-то иное, но что?
Она не знала. И магия помочь не могла, потому что её, похоже, не осталось совсем, она словно бы умерла. «Локоть-ладонь-пальцы» больше не работало. Тепло не сбегало к кончикам ногтей, и огонь не срывался с рук, словно Молли враз сделалась самой что ни на есть обыкновенной, самой заурядной девочкой во всём Норд-Йорке.
Тишина. Её перестали спрашивать. Зашипев, отодвинулись обе переговорных трубы. Молли сидела, уставившись перед собой, и старалась ни о чём не думать. Вот просто ни о чём, и всё тут. Вытеснить из головы, чтобы ничего не осталось. Чтобы не завизжать от нестерпимого ужаса при одной мысли о том, какая судьба теперь её ожидает. Это очень легко сказать, но попробуй-ка сделай!
Ей, однако, удалось. Причём не то чтобы Молли как-то по-особенному старалась. Нет, просто глядела на серый цемент стакана вокруг себя, на железные скобы, уходившие куда-то под потолок, к люкам. Этого оказалось достаточно.
— Мисс Моллинэр, — заговорил вдруг новый голос, женский. Строгий, но… спокойный. Чем-то похожий на голос госпожи старшего боцмана Барбары Уоллес. — Мисс Моллинэр, у вас есть шанс изменить свою судьбу.
Голос прозвучал, но Молли даже не шелохнулась. Внутри была пустота, огромная, зияющая. Молли и помыслить не могла, что такое вообще бывает. И она, эта пустота, занимала её сейчас больше, чем все и всяческие голоса.
Магия всегда была с ней, теперь она понимала это. Всегда-всегда, только она не замечала, как не замечаешь биения сердца или дыхания.
Всегда была, а теперь её не стало. Наверное, она надорвалась — там, на поле под Мстиславлем, сокрушая бронированных гигантов Королевства…
— Мисс Моллинэр! — настойчивее повторил женский голос. — Вы слышите меня, мисс?
— Я слышу, — едва-едва шевельнула губами девочка.
— Прекрасно, — обрадовались на том конце переговорной трубы, вновь присунувшейся к самому уху Молли. — Мисс Моллинэр, вы можете изменить свою судьбу. Вы спросите, как?..
Голос явно ждал её вопроса, но Молли молчала. Возникла странная пауза.
— Разумеется, чистосердечным раскаянием. — В голосе, вынужденно заговорившем вновь, слышалось раздражение. — Чистосердечным раскаянием и оказанием деятельной помощи следствию…
— У меня нет никакой магии, — негромко сказала Молли. Повела затёкшими плечами и повторила в начищенный раструб, уже громче, увереннее, злее: — У меня нет никакой магии! Отпустите меня! Я хочу домой, к маме и папе!..
«Нет, — вдруг подумала она. — Я хочу не к ним. Вернее, не только к ним. Я хочу… к нему. К Всеславу и к Волке. И к госпоже Старшей тоже хочу; пусть бы она меня выпорола, пусть бы высекла, посадила на хлеб и воду, только б с ней всё было в порядке и она бы снова учила меня…»
Наворачивались слёзы. Горячие и злые, предвестники драки, а не бессильных рыданий.
— Мы, конечно же, отпустим тебя[2] к маме и папе, — немедленно посулил женский голос, сделавшись заметно мягче и даже ласковее.
«Врёт, — зло подумала Молли. — Никуда они меня не отпустят. Никогда и ни за что».
Она сама не знала, откуда взялись в ней эти злость и жёсткость. И ещё решимость. Она не сдастся, она не уступит!..
— Мы отпустим тебя, но и ты должна нам помочь, — увещевала незримая собеседница.
— Я… готова… — выдавила из себя Молли. — Только я не знаю, как… а магии у меня никакой нет… можете проверить… всё равно ничего не найдёте…
Переговорная труба отодвинулась. В ней раздавались приглушённые голоса, но слов Молли уже не разбирала. Потом наверху, над головой, что-то зашипело и заскрипело; прямо перед девочкой опускался знакомый уже аппарат — одна из тех самых камер, перед которыми Особый Департамент сажал проверяемых на наличие чародейских способностей.
2
В имперском английском есть более чёткое деление на «вы» и «ты», чем в знакомом нам. В качестве вежливого «вы» используется староанглийская форма «thou», в качестве менее формального, как и у нас, «ты» — используется «you». Допрашивающая Молли женщина как раз перешла с «thou» на «you».