Сталь под костюмом
Глава 1 — Я бы не назвал это удачей
Она была никем, когда босс заметил ее. Девчонка лет четырнадцати что-ли, оборванка без руки, которую то и дело видели на нашем уровне. Нашей точке она не вредила, видимо была достаточно смышленой, чтобы не таскать наш товар, поэтому мы закрывали на нее глаза. Ну и гоняли ее за сигаретами, когда заканчивались, как же без этого…
— Неизвестный контрабандист с окрестностей Нефиса
Когда у тебя резко отнимается рука, ты можешь этого не заметить. Мозг блокирует перегруженные нервные окончания, это называют болевым шоком. После нервная система адаптируется к потоку ощущений и ты начинаешь чувствовать рану. В ее случае, это была жгучая боль от разрыва тканей, вырванных сухожилий и костей. А она была еще совсем ребенком, прочувствовав это на себе. И это было только началом, ведь вместе с рукой она потеряла и всю свою прежнюю беззаботную жизнь, родителей, сестру, да даже от имени пришлось отказаться.
И удивительно, на что способен человек, ведомый лишь страхом и желанием выжить, даже если он юн и неопытен. Бежать и прятаться, именно эти два первобытных порыва привели черноволосую девочку в вентиляционный узел одной из крупных станций на орбите Нефиса, где она обустроило свое небольшое убежище.
За несколько месяцев ребенок может научиться многому, например, запомнить расписание плановых технических обходов, ориентироваться в разветвленной сети воздуховодов системы жизнеобеспечения или найти взаимосвязь между мусорщиками-завсегдатаями местного причала и группой техников-энтузиастов с другого крыла, но при этом даже не запомнить название места и номер станции, где она находится.
Полноценной жизнью это, конечно, не было. Еда и вода давались большим трудом, а о каком-либо комфорте и вовсе речи не шло. Но хуже всего были боли. Врачи, конечно, обработали оторванную конечность и зашили рану со знанием дела, но стоило лишь на мгновение вспомнить тот день, как блеклая тень тех ощущений отзывалась в голове на месте потерянной руки. И этой бледной тени было достаточно, чтобы взвыть и до скрипа стискивать зубы. А забыть этот день было нельзя, он все изменил, и каждый раз всплывал в памяти, когда она слышала ее голос.
“Не надо!”, “Пожалуйста…”, “Я так не могу!”, “Мне больно…”, “Отстаньте от меня!” голос, что был похож на ее собственный, то и дело вопил эти фразы неслышно для людей вокруг. Это пугает, заставляет ощущать себя ненормальной, а потом вызывает боль. Сперва ты вспоминаешь как твоя рука под натиском неведомой силы отделяется, как из тебя начинает хлестать кровь и как маленькая детская ручка лежит окровавленная на полу в вашей с сестрой комнатушке. А потом фантомная боль сменяется на сильную неестественную пульсацию в голове, что спадает только спустя десять-двадцать минут. Но облегчение не приходит, ведь не смотря на все ощущения, тебе хочется снова услышать этот родной голос.
— Гарр, смотри, опять эта девчонка вылезла из своей норы,— двое мужчин в милитаризированном снаряжении сидели на стыке секций двух коридоров на импровизированном кордоне, один из которых высмотрел в сумраке технического закутка детский силуэт.
— Ну вылезла и вылезла, она здесь уже с месяц ошивается.
— Ага, а пару недель назад у нас к товару ноги приделывать кто-то повадился, так что…— мужчина сделал пару шагов со своего поста за листом бронепластин и включил фонарик на под дулом пистолета-пулемета,— Эй! Мелочь! А ну вылазь, разговор есть!
Луч тактического фонаря рассекал сумерки коридора, пока не наткнулся на вжавшуюся в стену девочку. Она тряслась и единственной рукой держалась за обрубок в районе второго плеча. Слезы на щеках отражали падающий свет фонаря и предательски сверкали, пока сама Лотта еле слышно выла сквозь стиснутые зубы. Очередной припадок застал ее врасплох, впрочем, как и незадачливого бойца, что непонимающе застыл на месте.
— Леби, ты чего застыл?— из чистого любопытства спустя минуту подтянулся и второй охранник, но также замер на месте, стоило кинуть взгляд через плечо напарника,— Еб-твою… Че с ней?
— У меня бывшую так от передоза корежило, но… Там еще пена изо рта шла.
— А она че, без руки че-ли?
— Походу… Раньше не замечал. Эй! — мужчина снял фонарик с кольцевого крепления и отпустил оружие болтаться на лямке, чтобы припасть на колено и рассмотреть девчушку поближе,— Ты меня слышишь?
Ответить она могла только кивком. И хоть боль уже стихала, на ее место приходил страх. Так ее еще не ловили ни разу, она не знала, чего ждать.
— Хорошо… Ты… В порядке? Вроде… Перестала трястись…
— Д-д-да… П-просто, рука… Болит,— нервно и тяжело сглатывая пробормотала девочку, отпуская перемотанную культю, чтобы хоть как-то вытереть лицо, но получилось лишь еще сильнее растереть и перемешать грязь с влагой от слез.
— И че нам с тобой делать?
— Д-д-да, не-нечего… Я… Просто п-пойду…— нервный смешок сорвался с ее губ, а рука потянулась к брошенной рядом потертой сумке, явно набитой каким-то барахлом.
И только сейчас оба охранника заметили сумку. В голове обоих промелькнула одна и та же мысль, а взгляд наполнился холодным презрением и подозрением без капли сочувствия.
Одного движение было достаточно, чтобы вырвать сумку из ладони ослабевшей девчонки. Через пару секунд по коридору начала разносится череда звуков соприкосновения различных предметов с металлическим половым покрытием коридора станции пока все содержимое не оказалось вне сумки.
— Много хлама… Есть что из нашего?
— Неа, ничо, мусор все какой-то. О! Сиги! У меня как раз кончились,— стоило мужчине склониться и потянуться за мятой пачкой, как его запястье мгновенно обхватили девичьи пальцы и сжали так сильно, насколько могли.
— Не трогай! — голос Лотты звучал максимально напряженно и даже в какой-то мере грозно, а заплаканные минутой назад глаза налились чистой яростью,— Они мои! Не отдам!
Двое вооруженных мужчин снова оказались в ситуации полного непонимания происходящего, пускай один из них рефлекторно и вжал дуло своего оружие в девочку, но даже не снял его с предохранителя.
— Малая, ты че?!
— Не дури, нам тебя шлепнуть, что высморкаться.
— Шлепай! Не отдам!— с трудом, но рука мужчины поддалась и была сдвинута в сторону, после чего девица резко отпустила запястье, схватила пачку и затолкала ее в один из карманов подранной куртки, что была ей явно не по размеру,— Мне за них пайку обещали, и две бутылки воды. А я два дня уже ничего нормально не ела!
И будто бы ни в чем не бывало, даже не замечая ствол автомата у своего плеча, с выражением максимального отвращения она принялась собирать барахло в выпотрошенную ранее сумку.
— Да гонишь. Знаю я вас, на жалость все давить молодцы…— вяло отмахнувшись, отстранился мужчина и сплюнул на пол куда-то в сторону. Второй тем временем отвел автомат в сторону и принялась просто наблюдать, как однорукая девица пытается уместить вещи в сумку.
— Да ладно тебе, Леби, она вроде не из шайки, что возле порта трется. Там я одноруких не помню.
— Просто ты не куришь. Тебе не понять, нам еще тут четыре часа пастись, а я пустой! Я, падла, нервным из-за этого становлюсь. А лабаз ближайший сам знаешь где.
— Дашь десятку, могу смотаться,— короткая тихая, еле слышная фраза заставила обоих мужчин вновь удивленно посмотреть на бродяжку,— через десять минут будет, только если за рюкзаком присмотрите. Как раз вам гарантия, что не кину.
— А… А давай! Только чего нормального, и полную пачку!
— Тогда пятнадцать.
— Грабеж!
— Так я же не воровать их буду. А хорошие дороже стоят, сам знаешь.
Неловкая пауза, разбавляемая только лязгом и шуршанем вещей, что никак не хотели укладываться в сумку, окончилась через минуту, когда один из мужчин протянул пару купюр в сторону девочки.
Одиннадцать с половиной минут. Ровно столько юной Шарлотте потребовалось, чтобы миновать несколько секций станции по техническим коммуникациям туда и обратно. Если идти по основным коридорами, то путь составил бы не менее получаса ускоренным шагом, и это при минимальной загруженности лифтов и ключевых шлюзов между секциями.