Господи, помилуй...
Она все еще теплая и мягкая. В стеклянных глазах страх, боль и отчаяние. Длинные волосы растрепались, так мило, так по-домашнему. От рук пахло молоком вперемешку с пивом. То самое платье, в котором мы видели ее в последний раз. Можно было подумать, что она просто прилегла отдохнуть и только что проснулась. Если бы не ужас в глазах. Если бы не практически перерубленная девичья шейка. Если бы не огромная блестящая лужа крови, служащая ей теперь простыней.
Мари... Если бы мы только успели...
Мне очень плохо, во рту пересохло. Всю душу выворачивало, колени подкашивались. Люди, такие домашние и родные, почему они? Почему им суждено было закончить жизнь именно так?
Моя рука коснулась мокрой деревянной поверхности. Отвращения уже не было. Было отчаяние. Девчонка видела это? Я всем сердцем надеялся, что нет. Иначе...
Я подскочил, отчаянно начиная метаться по развороченному пространству. Спотыкаясь о разбросанные вещи, поломанную мебель и осколки посуды, я носился раненным зверем. Я искал его, маленького мальчика, ребенка. Кроху, пригретого на груди у страшных кровожадных зверей. Я перевернул все - малыша нигде не было. Я боялся даже представить, что твари, посмевшие переступить порог пещеры, могли сотворить с ним. Такого маленького и вертлявого, заливистого хохотунчика, улыбчивого кроху, они его... Меня окончательно подкосило. Желудок выворачивало; к горлу подкатывала тошнота.
Они могли убить малыша, распотрошить. Растерзать маленькое тельце. Или бросить в канаве умирать. Или...
Меня швыряло и мучительно качало. Стоит поспешить и выбраться.
Свежий воздух рванул в легкие, как только я, шатаясь, вывалился на улицу. Ноги меня не держали; я с размаху повалился на землю, загребая трясущимися руками черный пепел. Дана рядом вцепилась мне в плечо, словно успокаивая. Я слышал, как с другой стороны тяжело хрипит Фран.
Судорожно дыша, приподнял глаза. Мне жизненно необходимо было видеть ее.
Хамира все так же стояла, низко опустив голову. Со времени моего забытья в пещере она не двинулась ни на шаг. Вокруг нее сгущался огненный воздух и, казалось, лопалось пространство.
Боль, ей причинили сильную боль. И я почему-то хотел, чтобы сейчас она заплакала, просто разрыдалась, как человек, выпуская эту боль наружу.
Толпа волновалась и расходилась в стороны, живым океаном накрывая пространство от самого рынка до конца публичного квартала. Напротив Хамиры оставался неподвижно только он, ее отражение и поддержка - перед ней стоял Тотани. Бледно-голубые пронзительные глаза смотрели на девчонку. И в них я читал беспокойство и сдержанную панику. Даже такой сильный человек способен чувствовать подобное. Он боялся за ее состояние.
Гул то нарастал, то затихал до уровня могильной тишины. Все замерли, устремив свое внимание на темную маленькую фигуру. Звери чувствовали опасность.
Хамира подняла алые, подернутые печальной дымкой глаза. Бледная кожа на фоне смольного дыма казалась флуоресцентной. Изо рта вырывался рваными клоками пар. Не спеша обвела уставшим, безразличным взглядом собравшихся. Долго смотрела на Зэиро, поджимая тонкую нитку синеватых губ. Словно что-то беззвучно спрашивала или просила; но не дождалась желанного ответа. Опустила глаза и, не мигая, уставилась в почерневшую землю. Вдохнув пропахший гарью воздух, неуклюже закашлялась. Будто вмиг заболела, неизлечимо и до гробовой доски. Тишину разорвал свистящий хрип.
- Узнаю, кто переступал порог - загрызу.
И ей поверили. Они точно знали, что девчонка слов на ветер не бросает. Она способна на такое; и даже на большее.
Она убьет причастных самым извращенным способом.
Чуть пошатываясь, двинулась к Тотани. Поравнявшись с замершим мужчиной, остановилась.
- Прошу, убери здесь.
Он успел мимолетом сжать ее плечо, прежде чем черная тень ускользнула от заботливых рук. Семья бессильно потянулась следом.
- Веди их ко мне, - блондин словно нехотя повернулся и взглянул прямо в сгорбленную спину. - Сейчас еще рано.
Она не смогла ответить. Постепенно увлекая за собой все куски своей раненной опустошенной семьи, снова возвращалась на холм. Я чувствовал, что ей больно. Это чувствовали все.
Когда босс дневной семьи ступил на порог сгоревшего дома, фигура на холме замерла.
- Спасибо...
Фран пытался поднять меня дрожащими руками, а я всматривался в холодные глаза Тотани. Я единственный, кто видел там чистую ярость, тщательно скрываемую под мягкими улыбками и тихими фразами.
Последнее, что мне удалось услышать этим утром, пока блондин старался тащить меня на холм, а Дана тихонечко пихала сзади в спину, это слова голубоглазого мужчины. Одна фраза, перечеркнувшая мне всю жизнь. И определившая цель и зыбкую мечту.