На руках у меня надрывался ребенок. А я, глядя на распростертое тело и девчонку, неосознанно дрожал. Капли пота стекали по виску, собирались испариной над губами - выглядел я сейчас явно не лучшим образом.
Я успел один раз моргнуть, а она уже смотрела. На меня, огромными алыми глазищами. Страх подкатил к горлу, вставая там комом, и разряд прошил все тело. Стоило ей шагнуть в мою сторону - и я трусливо завозил ногами, пытаясь сбежать.
Подумать только, я панически боялся человека, которого начинал считать своей защитой и семьей.
Забившись в угол, я плотно зажмурил глаза. Ребенок все еще брыкался на моих руках и плакал; я вжимал его в себя и молил богов о пощаде. Она медленно передвигалась в темноте, я ее слышал, чувствовал; подняла упавший ранее кинжал, судя по звуку, вытерла о плащ. Она была рядом, совсем рядом, полы ее плаща касались моих колен. Я ощущал хриплое дыхание в легких, толчки пульсирующей крови в венах, шорохи от прикосновений рук к ткани и лезвию.
- Будешь молчать - и об этом не узнают. Никто не должен догадаться, что я была здесь.
Я кивнул, не разжимая век. Сделаю все, что хочешь, все, даже больше. Железо в голосе восхитительно волнующее, приказные нотки въедались в подкорки мозга, оставляя после себя лишь яркие мерцающие пятна. Время для меня застыло, сжимаясь до размеров маленькой комнатки.
Хамира присела передо мной на корточки; я слышал, как скрипнула кожа сапог и как тяжело она выдохнула от боли. После боя останутся минимум синяки. Но мне показалось, что дикий противник что-то ей переломал. Она протянула руку, мимолетно дернула рукав моего плаща и дотронулась до драгоценного свертка. Пара секунд - беспокойный ребенок затих, изредка похлюпывая и обиженно пузыря губки. Я напряженно ждал.
Моей щеки коснулись ледяные пальцы. Тонкие, мокрые от чужой крови, в некоторых местах уже подсохшей до подвижной пленки. Мягкие подушечки провели линии вниз по скулам, совершенно точно оставляя кровавые следы. Я распахнул глаза и увидел печальный взгляд и осунувшееся от тревоги лицо. По спине прошлись мурашки, волнами теряясь где-то между лопаток.
- Прости, что втянула тебя во все это.
Уткнулась лбом в мое плечо и сжалась, становясь еще меньше; руки соскользнули вниз, цепляясь беспомощными паучьими пальцами за ткань. Меня резко отпустило, и я съехал по стене, заставляя Хамиру неуклюже упасть на меня.
Она никогда не убьет меня, и от этого становилось легко. Я позволил себе обнять тонкую спину с выпирающими позвонками, уткнуться носом во влажную макушку; между нами ворочался малыш.
Ее волосы пахли вишней.
- Знаешь, если бы я тебя тогда не подобрала, все могло бы сложиться иначе.
Не помню, кто к кому плотнее прижался, но стало теплее.
- Ты остался бы свободным...
- Ты не права. Сейчас я свободный.
И это было правдой.
Я не мог ей больше ничего объяснить, не мог возразить. Но надеялся, что она поймет, насколько все, что происходит вокруг, важно для меня.
В конце концом я смог вымолвить лишь «Нам пора», и мы бежали из подпольного рынка запасными путями, прихватив с собой ребенка.
***
Мы вышли из туннелей рядом с центральной площадью рынка у большого фонтана. Публичный квартал остался позади. Чумазые, покрытые пылью, грязью и засохшей кровью, впечатление мы производили неизгладимое. Рынок полон народа, и нас старались обходить стороной - к моему вящему удовольствию.
Хамира долго отмывала собственные руки и мое лицо в фонтане; там собиралась вода, обычно после дождя, грязная и замусоренная. Правда, нам было все равно. Она оттирала с моей кожи присохшие пятна, а я сжимал сверток с сопящим чудом, словно единственное спасение в этом мире. И даже не вспоминал, что прямо сейчас за каменными стенами решалась судьба целой семьи. И моя в том числе.
Блэз что-то бормотала себе под нос, слишком внимательно изучая испачканное лицо, тихо сопела и фыркала. Я не мог поймать ее взгляд, она постоянно отводила глаза. Мне кажется, после уничтожения пещеры девочка больше никогда не будет спокойной и расслабленной.
- Хамира. Что ты там говоришь?
- Ничего.
- Ты что-то шепчешь. Волнуешься о... парне, которого мы оставили?
Она отрицательно помотала головой, не слишком убедительно; сказала, что все готово и мы можем идти. Жестом показала мне направление дальнейшего пути. А потом улыбнулась и застыла. Глаза так широко открыты, не мигают, словно стеклянные. В них стояли еле заметные слезы. И ресницы дрожали. Она проговорила тихо и безразлично, слишком буднично. Словно надеялась, что я ничего не услышу.