- Для меня это много значит.
- Я не мог иначе. Даже если бы потом Хамира настучала мне по голове за неосторожность.
Либер улыбнулась, стараясь незаметно стереть с лица выступившие слезы. Уж она-то точно знала, что это не пустые слова, мелкая и не на такое способна.
- Не прибедняйся, - вроде расслабилась, вернулась к своему прежнему образу, - я тебя в беде не брошу. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы вытащить тебя из-под плахи... Не каждый раз отец на попятную идет. Ну, думаю, в любом случае могилку бы тебе красивую сделала. Так что не беспокойся: устроила бы все по высшему разряду.
- О, вот спасибо, утешила...
- Брось. Ты же свой.
За такие слова я был готов отдать свою голову тысячам плахам. Высшее благо вселенной - знать, что ты кому-то нужен, и быть признанным другими. Господи, как же я счастлив. Да и Даная, судя по открытой улыбке, тоже.
Но где-то в ухмыляющихся уголках губ, между смешными морщинками у глаз, в плотно сжатых руках залегла тревога. Она же стучала у меня под легкими маленьким колокольчиком, не давая расслабиться полностью. Я старался ее забить ногами, говоря себе: я рядом с родным человеком, вокруг все спокойно, ничего не может случиться. Успокойся.
Честно говоря... Это не помогало.
- Знаешь, - казалось, ее голос вмиг сел. Она определенно хотела что-то со мной обсудить. Что-то важное и серьезное, - нам надо поговорить. Тут...
- Да, конечно, без проблем, - но я слишком возбужден, чтобы замечать растущий уровень ее паники. Или это был мой способ защиты от окружающего давления? - Дана, скажи, как ты вообще оказалась у зверей? Да еще и правой рукой Хамы?
- Давай не сейчас. Мне кое о чем сообщили, и я думаю...
Она хотела мне возразить. Одернуть, вернуть к реальности, наконец-то сказать что-то серьезное. Но, глядя в мои щенячьи глаза, сдалась - я очень сильно хотел знать правду.
Оглянувшись по сторонам, приблизилась ко мне. В коридорах звенела мертвая тишина.
- Примерно пять лет назад я впервые смогла сбежать из дворца. Как видишь, контроль моего отца велик, и меня здесь как собаку на привязи держат. А я нашла способ удрать, заметила неприметную лазейку в ограде. Это был самый счастливый день в моей жизни. Хотя и не самый удачный.
Девушка вздохнула, наполняя легкие свежим воздухом.
- Меня не было всего день, слава богу, никто не хватился; но во время побега в нижнем городском кольце я нашла неприятностей на голову. Шайка бандитов, сумевших разглядеть под накидкой дорогие наряды. Тогда-то я и повстречала их.
Бег стал ее способом защиты. Неважно, куда, неважно, к кому - только бежать. Дорога перед глазами путалась. В ушах бил ветер, колокола на главной башне, далекие голоса разозленного чем-то народа и близкие шаги. Шаги тяжелых ботинок, топот; за ней по пятам следовало стадо жаждущих и бредящих. Где, Господи, где укрыться от цепких рук и голодных глаз, от грязных прикосновений и не менее грязных речей? Почему сейчас? Она всего лишь хотела свободы...
Ей никогда не говорили, что удары кулаком - это больно. Не объясняли, что жадность человеческая не знает границ и жалости. Что благородное положение не спасает, лишь усугубляет ситуацию. И пусть раньше жизнь была мучением и страхом, сейчас ей дали понять, что-такое кромешный ужас.
Ужас смерти. Оказывается, загнанный зверек не видит перед собой ничего, кроме тупика и собственных палачей.
Она не знала, что ткань рвется с таким отвратительно оглушающим треском. Что слезы могут выжигать на коже бездонные дыры. Сердце порой стучит практически на границе грудной клетки, пробивая ребра и ломая их. Земля ледяная, жесткая, а камни режут пальцы. Крик застревает в горле, и нет возможности взмолиться. И спасения нет, вокруг только тьма.
Голоса говорят о богатстве, драгоценностях, возможности поразвлечься. А она бредит, словно в тумане, обещает вернуться в золотую клетку и больше никогда не сбегать. Умереть в четырех стенах, захлебываясь в тоске и нелюбви, но только не здесь, не в грязи и отвращении. Неважно, кто услышит, ангелы или демоны, она согласна на все. Лишь бы не видеть больше этих горящих взоров, этих грубых рук и холодной мостовой под спиной. Лишь бы не слышать вздохов и смешков, не чувствовать гнилого дыхания и запаха выпивки. Пожалуйста...
Она же имеет право на жизнь.
Все прекратилось, когда кто-то из собравшихся шарахнулся в сторону. Похабные разговоры затихли, и разлилось напряжение. Она не могла ничего толком увидеть, глаза застилали слезы. А между тем первые трусы бросились из подворотни вон.