Они называли Хамиру сестрой, а я понятия не имел, какой смысл в это слово они вкладывают. Лишь смотрел на кровавые подтеки у их сапог.
Выйти им не дали подоспевшие слепые исполины, вооруженные до зубов. Вместе с мертвыми телами из комнат выносили Паррос: связанных, скрученных, практически усмиренных.
Их тоже кинули в темницы.
***
До суда нам объявили срок в два дня. Два дня мы провели запертыми, без надежды на освобождение. Что во дворце за решетками сидели, что здесь, разницы никакой. Информацию не давали. Все, что мы знали, о чем могли догадываться, - лишь то, что наблюдали через окно. Вид открывался не ахти какой, но большую часть двора и вход в темницы мы видели.
Звери плотным потоком сновали туда-сюда, в двери большого зала и обратно. Все напряжены, сверх меры нервны и насторожены. Огромная толпа волнующихся хищников совершенно не создавала лишнего шума. До наших окон ни одного громкого слова не долетало. По двору ходили лишь шепотки - неслыханно, среди зверей предатель; переворот власти, что же будет с городом; а слышали, кто бунт затеял? помяните мое слово, они и нас на тот свет отправят; никогда не доверял этим смертникам, пропащие твари; волки, что с них взять...
Волки. Вот как нас называли. Волчья стая, загнанная, подранная, скалящаяся на врагов, на весь свет, ютящаяся у стенки. Семью никуда не допускали, конвой приставили, забили по углам. Сначала отобрали дом, потом вожака. Добивали, пытались истребить. Чтобы навсегда вычеркнуть из истории.
Среди всей мертвецки тихой суматохи шел суд. Обвинение без свидетелей и защиты. В духе зверей, нечего сказать. Главы на глаза не показывались, решая все вопросы за дверьми большого зала. Они спорили между собой, я был уверен, - видно по их семьям; разругались, хотя и старались не показывать этого. Практически грызлись, готовые в любой момент насадить друг друга на копья. Они не могли прийти к единому решению, не сходились во мнениях. Кто-то был рад стереть Хамиру с подкорок памяти, кто-то был против суда. Желающих покончить с Северной ночной семьей больше.
Поэтому спор продолжался.
Пленников из темниц они ни на минуту не выпускали. Ни Хамиру, ни близнецов за эти два дня мы не видели. Я боялся представить, как они там, среди голого камня, холода и могильной тухлятины. В одиночных камерах, далеко друг от друга; их вряд ли заключили бы вместе. Они представляли огромную угрозу, слишком опасны. Их даже не кормили, помня печальный опыт с близнецами. Так, куски только кидали. Обращались с ними, как с крысами помойными, - я был уверен. Наблюдая за спускающимися в темницы зверьми, за их довольными рожами, за сытыми ехидными ухмылками, я чувствовал себя уставшим и бессильным.
Скорее бы все закончилось.
Тотани ничего не предпринимал. Я часто задавался вопросом, что происходит в его голове: он всегда так опекал Хамиру, следил за ней, наставлял. А теперь бросил все на самотек. Даже слово против никому не сказал, не то чтобы защищать нас кинулся. Пару раз я видел его через окно - бледный, уставший, злой. Его хоть и ограничили в привилегиях главы, но свободу оставили. Он им не противился, не выказывал даже неприязни. Права была Дана: перестраховщик хренов... Позже мы выяснили, что он был одним из первых, проголосовавших за суд и последующую казнь. Моя неприязнь к нему практически превратилась в ненависть. Если бы была возможность и если бы я умел - убил бы этого чертового труса.
Мы томились в запертых комнатах, проклинали тех, кто мог помочь, но не стал, и готовились к решающей, финальной сцене грандиозного спектакля. Итог долгих споров был предрешен, это знали все. Надеялись еще на что-то, да, мечтали многое исправить. Но осознавали неизбежность.
Как я и говорил, в ожидании мы провели два дня. На рассвете третьего нас под конвоем вывели во двор. Всю семью гнали, как скот, к главным воротам. Путь мы держали, как я понял, обратно, к до тошноты противным заброшенным рудникам. Приговор исполнят там, среди тяжелого кровавого воздуха и вечно мокрой темной земли.
Их вывели из темниц грубо, свернув руки толстыми цепями. Приковали, упрятали за замки, как самых настоящих психов. И пока вели, наставляли оружие. Близнецов оправдали, если можно так сказать. Дескать, под приказом они действовали, своей воли не имели, и вообще, больные они. Взаперти таких держать надо всю жизнь.
И если Паррос жестокого наказания избежали, осталась одна единственная причина вести зверей к старому заводу. И от осознания кровь в жилах стыла. Что мы могли с этим сделать? Нас заставляли смотреть на ее смерть.
Зверей гнали на казнь Хамиры.
Нас много, народ забил все пространство. Чавкая мокрой землей, люди переминались с ноги на ногу. Подталкивали друг друга, пихались, огрызались на соседей. Кожа каждого из нас пылала тревогой, яростью и паникой. Все молчали, только трубы завода выли - а мне казалось, что это плачут сами звери.