Овермах повержен. Я смотрел, безразлично и обыденно, как старик оседает на землю. Его колени подгибались, глаза закатывались, а по губам размазывалась отвратительная темная кровь. Я читал в его взгляде неверие и злую растерянность - столько лет он готовил план мести; герцогу, зверям, Тотани, Хаме. И сейчас все его мечты разрушались о клинки разъяренных близнецов.
С его последним вздохом пришло короткое облегчение. А потом навалилась паника. Я словно очнулся.
Хамира лежала на моих коленях и глубоко дышала. И мне не надо быть врачом, чтобы понимать - я ее теряю. То, какой спокойной она сейчас казалась, пугало еще больше. Она чувствовала неизбежность - и она ее приняла. Но только не я.
Я мог самое малое. Прикрыть рану, зажать ее полой собственного плаща, попытаться перевязать. Все тщетно. Я лишь приносил дополнительную боль, заставляя девчонку морщиться и постанывать. В итоге, я бросил это дело - просто подтянул ее выше, осторожно и медленно, и сжал в объятиях.
Она дышала широко раскрытым ртом и беспорядочно елозила ладонью по расплывающемуся темному пятну.
- Он мертв, Хамира. Слышишь, Овермах мертв!
- Да.
Я шептал, склоняясь над ней. Если повышу голос, то сорвусь на истеричный крик. Или она рассыплется от громких звуков в пыль, ускользая от меня между пальцами. Поэтому я лучше буду шептать.
Кивнула, слабо и болезненно.
- Тебе больше не надо... притворяться. Хама...
- Ты прав.
А меня ломало. Изнутри и снаружи. Саднило больное плечо, но плевать на это - внутри болело сильней. Ее яркие глаза тухли, волосы больше не отдавали зеленцой. Она угасала.
- Вставай. Скоро все закончится, мы свободны. Пойдем домой, вставай.
- Сейчас.
Она вцепилась в мою руку. Смотрела снизу, криво улыбалась и все беззвучно повторяла, что сейчас встанет. А я плакал. Плюнув на собственную дрянную гордость, глотал слезы и прижимал ее к себе.
Вокруг продолжается бой. Но мне нет до этого дела. Я с ней. Хочу, чтобы последний раз мы провели вместе.
Я говорил обо всем, что приходило в голову. Болтал какую-то чушь, делился старыми воспоминаниями, говорил о своей семье. И пытался убедить ее, что мы все исправим. Война кончится, мы отстроим пещеру заново; соберемся там все вместе, снова отведаем божественную стряпню Франа; Дана расскажет байки из своей дворцовой жизни, поделится сплетнями; близнецы устроят настоящее шоу, яркое, жгучее, как и они сами; потом заявится грозный Тотани и разгонит нас всех спать. Мы будем много смеяться, и больше не потребуется убивать и терять. Мы...
Мы вместе, Хамира. Понимаешь, все вместе, как большая дружная семья. Ты только подожди, потерпи немного, и мы...
Она улыбалась и сонно моргала. И через каждый мой всхлип шептала в ответ «Спасибо». Вызывая во мне тошнотворные спазмы и дурной ком, заложивший все легкие и горло.
Не желаю слушать это ее дурацкое прощание.
Не надо. Не покидай...
Она улыбнулась мне, губы болезненно подрагивали. Я ощущал прикосновения холодных подушечек пальцев, они оставляли жгучие отпечатки на моих щеках.
- Однажды Тони сказал мне: “Нельзя всех защитить, Хамира.”
- Помолчи. Тебе не стоит напрягаться.
- Думаешь... он был прав?
- Прав, конечно он прав. Подожди, я зажму рану.
- Да... Но ты же пытаешься.
Руки сами застыли в миллиметре от потемневшей рубашки.
- Смирись, милый. Ты не можешь меня защитить.
Я превратился в один большой сгусток боли. Девушка в моих руках вдыхала последний глоток тяжелого воздуха, вдыхала долго и с хрипом, откинув безвольную голову мне на плечо. Я утыкался носом в ледяную шею, размазывал слезы по белой коже и опять что-то говорил ей, бессмысленное и глупое. Она уже не слышала меня.
Не надо, Хамира. Мы будем вместе.
Мы обязательно будем все вместе... Я не смогу жить один...
Когда за спиной взвизгнул воздух, я не заметил.
Впереди яркими пятнами взметнулись близнецы. Ринулись к нам, отчаянно и беспокойно, спотыкаясь о камни и мертвые тела. В мозгу рванула яркая болевая вспышка. Перед глазами помутнело, все краски слились в отвратительный водоворот. В ушах, перекрывая собой общий шум боя, стоял оглушительный визг обернувшейся Даны. Где-то уже далеко позади рычал Тотани, выл на непонятном мне языке, путанном и чужом, незнакомом. Рука, соскальзывая с холодных окаменевших плеч, мазнула по темной ткани рубашки, натыкаясь на стальной кусок, объединивший нас в эту секунду навеки. Я завалился набок, накрывая ее собой.