Родом я из этого полка. И города Кулан никогда не существовало, этот «город» возник в предгорьях Алатау потому, что подземные воды не давали возможности сделать нормальное водо– и теплоснабжение в Луговой-1, да и в семидесятые девчонки из городка повадились выходить замуж за курсантов и уезжать с ними в Африку и другие страны. Вот и возник проект построить Луговую-2, чтобы отделить еще больше курсантов Пятых центральных курсов по подготовке и усовершенствованию авиационных кадров от летного состава и их семей. Начинал строить этот город БАО из Луговой. Потом строители из округа подтянулись. А теперь их ишаками назвали. Кулан – это дикий ишак, который в тех местах никогда не водился.
Станция Луговая тоже состояла из двух частей, разделенных дорогой. Одна часть носила название «депо», вторая – «станция». Депо считалось выселками. Там и правда существовало два поселка поселенцев – немецкий и чеченский. Они между собой враждовали. Причем серьезно. Немцев сюда выселили еще в сорок первом из Поволжья, и их здесь восприняли нормально. А чеченцы приехали в сорок четвертом. К ним отношение было очень настороженное, ну, а пацаны – дрались. Стенка на стенку, чечены частенько ножи в карманах таскали. Но как таковой анклав они создать не сумели, их поселили вместе с ингушами, и главные стычки происходили именно внутри выселков. Ну, и было еще деление – на «станционных» и «городских». Городские – это те, кто жил в военном городке, находившемся за станционным кладбищем. Всех объединяла школа, она была одна, и больница, которая стояла неподалеку от школы. А вокруг на многие километры тянулась сплошная степь. Казахи здесь жили в одном месте – на скотном дворе западнее аэродрома жила одна казахская семья. Скотный двор был построен во время войны для сбора скота для отправки его на бойни. Каждую осень со стойбищ в горах сюда перегоняли скот, который грузили в зеленые вагоны и увозили в сторону Алма-Аты или Чимкента. Еще неподалеку от городка был склад свеклы Меркенского сахарного завода. Там она гнила до самой весны. Потом ее вывозили на свалку в карьере между Луговой и Мерке. Часть, конечно, попадала и на переработку, но большая часть, по моим впечатлениям, сгнивала, судя по запаху. Мимо склада никто никогда не ходил: и грязно, автомашины постоянно разбивали дорогу, и запах. Поэтому на станцию ходили через кладбище. Так и короче, и чище. Если не считать пыли, но она в этих местах была везде.
Здесь лейтенанту Хафезу повезло: в ресторане на станции он познакомился с девушкой, которая знала немецкий и французский. Она была немкой и стремилась любыми путями выехать из этого богом забытого места. Тем более что политотдел курсов положительно рассматривал дела о беременностях: «женись, подлец, или отчислим». Но отношения с Хильдой остались просто эпизодом, если не считать того, что один раз пришлось применять оружие, а потом доказывать в комендатуре, что применение было правомерным. Места для свиданий нормального не было, встречались на квартире подружки, и только в том случае, если она и ее родственники все были на работе, что происходило достаточно редко. Да и высокая нагрузка на заключительном этапе переобучения не позволяла иметь много свободного времени, так что из СССР Хафез уехал холостым, хотя Хильда ему довольно сильно нравилась. Однако отец запретил этот брак, а ослушаться его лейтенант не решился. В Дамаске его ждала невеста, которую выбрали его родители. Она, правда, и не догадывалась о том, что ждет его.
Последние несколько месяцев его готовили как командира эскадрильи, поэтому приходилось готовить вылеты и учебную работу так, как будто он уже исполнял обязанности командира.