Лишь только последний звук гимна смолк, жрец воскликнул:
– Всемилостивые боги, и ты, наш повелитель, посланец небес, примите наши жертвы!
– Примите наши жертвы! – вторила толпа и немного притихла в ожидании волнующего зрелища.
– Сегодня мы приносим в жертву кровь мужчины и девственность женщины. О, боги! Примите благосклонно наши жертвы! О, Ат-Кенир, приди и правь нами! – продолжал жрец с ножом, подавая служителям знак.
Они проворно отвязали от столба священника и, несмотря на его отчаянное сопротивление, быстро подтащили несчастного к алтарю, опрокинули на спину и привязали к кольцам.
Жрец приблизился к хрипящей, извивающейся жертве. Толпа замерла в ожидании. Он театрально взмахнул ножом и священник дико, из последних сил закричал. Именно этого и добивался его беспощадный палач. Быстрее молнии он ухватил свою жертву за язык.
– Я отрежу твое лживое змеиное жало, которым ты смущал народ, проповедуя догматы ложной веры!
Нож сверкнул в воздухе, и толпа сладострастно ахнула. Окровавленный, бесформенный комок мелькнул в руке жреца и упал на уголья в чаше слева.
– А теперь я вырежу твое черное сердце!
Окровавленный нож вновь блеснул в воздухе. Распростертое на алтаре тело содрогнулось, и толпа содрогнулась вместе с ним, подавшись вперед. Жрец уже держал на ладони трепещущее сердце жертвы. Мгновение и оно полетело в чашу с огнем справа. Зал наполнился запахом свежей крови и горелого мяса.
Служители, повинуясь знаку жреца, быстро разрезали веревки и, нажав на педаль в нижней части алтаря, повернули огромный камень. Приоткрылся каменный наклонный желоб, в который и столкнули тело. После церемонии его выволокут на берег и сбросят в реку. В другое время жрец позволил бы толпе насладиться зрелищем стекающей в чашу крови и даже омочить в ней пальцы, прежде чем убрать тело жертвы с алтаря, но сейчас верующие были слишком возбуждены и подобные кровавые игры могли вновь вывести их из-под контроля.
Алтарь вернули на место, и настал черед второй жертвы. Девушка лишилась чувств, как только жрец раскроил грудь ее товарища по несчастью, и все еще была в обмороке. Не обращая на это внимания, служители отвязали ее от столба и втащили на залитый кровью алтарь. Для этого им пришлось повозиться, так как бесчувственное тело скользило в крови. Наконец требуемый результат был достигнут.
Жрец произнес традиционную молитву, повернул нож лезвием к себе и вонзил длинную рукоять между широко разведенных ног жертвы. Толпа завизжала в восторге, когда он извлек нож, теперь обагренный кровью с обоих концов, и с торжествующим криком поднял над головой.
– Тебе, Ат-Кенир, наша жизнь и кровь! Тебе – сладостные тела наших дев! Приди и владей! Приди и правь нами!
Держа жертвенный нож в обеих руках, жрец опустился на колени и положил свое страшное орудие на сидение трона из черепов.
От чада факелов и дыхания толпы в зале стало жарко и душно. Следующий удар гонга возвестил о завершении этой части церемонии. Служители освободили от веревок тело девушки и незаметно оттащили ее за занавес. Это была их добыча и награда за труды в сегодняшнем богослужении. В то же время другие служители храма вкатили две бочки с вином. Жрец зачерпнул в одной из них темно-красный хмельной настой золотым черпаком и смыл кровь с алтаря. Зачерпнув второй раз, он выпил до дна.
Дикое возбуждение верующих достигло своего апогея. Громко крича и визжа, они принялись срывать с себя одежду под низкий ритмичный напев, который сами же и затянули, и зачерпывать вино из бочек прямо ладонями. Посреди зала стали танцевать, непристойно извиваясь и вихляя бедрами. Случайно оказавшиеся рядом мужчины и женщины соединялись на скамьях или на полу под тот же однотонный напев. Тени, отбрасываемые ими и танцующими, повторяли их движения в еще более извращенном, жутком виде. Даже стражники покинули свои места, чтобы присоединиться к дикой оргии. Наполненный стонами, криками, визгом, пением и смехом зал языческого храма превратился в ад.
Верховный жрец не участвовал в этом ужасном разгуле. Убедившись, что все идет как обычно, он незаметно покинул зал, скрывшись за занавесью. Там он сразу же наткнулся на худого безбородого старичка в восточном одеянии, лысеющую голову которого венчала расшитая золотом черная бархатная шапочка. Заметив его, жрец скривился.