Такое впечатление, что указание исключить упоминания о Сталине пришло, когда начало книги уже было сверстано в типографии, и переделывать его не стали.
Авторы многократно переиздававшихся мемуаров, такие, например, как вдовы Орджоникидзе и Свердлова, меняли текст, выбрасывая эпизоды со Сталиным. В лучшем случае шли на умолчания, как З. Г. Орджоникидзе, в первой версии книги которой «Путь большевика. Страницы из воспоминаний о Серго Орджоникидзе» (М., 1939) рассказывалось о совместной деятельности Серго и Кобы, например о том, как Орджоникидзе в 1912 г. приехал к Сталину в вологодскую ссылку, помог организовать побег из Вологды[43]. В очередном издании, переработанном практически в другую книгу, но вышедшем под тем же названием в 1956 г., этого эпизода нет, как нет и вообще упоминаний о Сталине. З. Г. Орджоникидзе постаралась по крайней мере не писать явной неправды, тогда как иные престарелые большевики умолчаниями не ограничивались.
Запрет на упоминание в печати имени Сталина продержался до самого конца существования СССР, хотя в течение 1970-80-х гг. понемногу слабел. Сигналом послужили слова о «Государственном Комитете Обороны во главе с Генеральным секретарем ЦК ВКП (б) И. В. Сталиным» в торжественной речи Л. И. Брежнева к 20-летнему юбилею Победы[44]. Стало возможным приводить имя Сталина в научных изданиях, но так, чтобы оно звучало нейтрально, стояло в ряду других имен и не привлекало лишнего внимания. Из таких солидных, многотиражных и имевшихся в любой библиотеке изданий, как протоколы съездов РСДРП или тома сочинений В. И. Ленина, Сталин изгнан не был (там остались и гораздо более запретные имена Бухарина, Зиновьева, Каменева и даже Троцкого). Но в рассчитанных на широкого читателя массовых пропагандистских и историко-партийных книжках, равно как и в многочисленных книгах о Великой Отечественной войне, упоминать имя Сталина по-прежнему не полагалось.
За рубежом первые книги о Сталине стали появляться еще в 1930-х гг., они были, конечно же, частью политической публицистики и заложили традицию, так или иначе оказывавшую влияние на последующих авторов. Западные ученые не могли пользоваться советскими архивами, небезосновательно не доверяли официозным историко-партийным изданиям (к тому же, наверное, не все эти издания были им физически доступны) и основывались прежде всего на эмигрантских мемуарах. Рассказы эмигрантов, политических (а зачастую и личных) противников Сталина, именно в силу этого считались более объективными – в противовес его безудержной апологетике. Исследователи охотно ссылались на книги Л. Д. Троцкого («Портреты революционеров», «Сталин»), воспоминания И. Иремашвили, Г.Уратадзе, Р.Арсенидзе. Книга Иремашвили появилась в 1932 г. и долго служила одним из основных источников для выходивших за пределами СССР работ о советском диктаторе. Незаконченная книга Троцкого о Сталине впервые увидела свет в 1941 г. Говоря об их информационных возможностях, следует отметить, что Иремашвили, приятель Иосифа Джугашвили по горийскому духовному училищу и тифлисской семинарии, достаточно рано примкнул к меньшевикам, следовательно, он лишь в какой-то степени являлся непосредственным свидетелем деятельности Джугашвили в рядах большевиков. Не был таковым и Троцкий, осведомленность о более поздних партийных делах не делала его знатоком революционного подполья в Закавказье периода первой русской революции. Впрочем, в отличие от других писавших за рубежом авторов он обладал материалом, почерпнутым из советских историко-партийных публикаций 1920-х гг., и общим знанием партийной истории. Воспоминания крупных грузинских меньшевиков Г.Уратадзе и Ноя Жордании были опубликованы позднее, в 1960-х гг.
Зарубежная сталиниана испытывала острый дефицит фактических сведений, в первую очередь о деятельности Джугашвили – Кобы – Сталина в партийном подполье. Как следствие, при значительном количестве работ ранняя часть его биографии была представлена весьма схематично, а скудость сведений побуждала авторов изощряться в бесконечно варьирующихся интерпретациях.