Среди профессиональных революционеров считалось доблестью не давать никаких показаний вообще и не называть себя. Иосиф Джугашвили тем не менее объявил свое настоящее имя при первом же жандармском допросе. По каким мотивам или под давлением каких обстоятельств он это сделал, нет сведений. Он назвал подлинные имя, место рождения, учебы, указал прежние случаи привлечения к дознанию. Возраст свой назвал весьма приблизительно. И сообщил неверное место ссылки – Якутскую область вместо Балаганского уезда Иркутской губернии. В Бакинском ГЖУ должен был быть экземпляр розыскного циркуляра № 5500 от 1 мая 1904 г., которым Джугашвили наряду с прочими беглецами был объявлен в розыск. Но поручик Боровков не стал сверяться с циркуляром, и Якутская область фигурирует в сведении об обвиняемом Джугашвили, подписанном 23 мая 1908 г. начальником Бакинского ГЖУ генерал-майором Козинцевым (см. док. 60). Он же подписал итоговое постановление по делу 4 августа, где имелась прямая ссылка на циркуляр № 5500 и местом высылки названа «Восточная Сибирь»[76](см. гл. 16, док. 16). При этом в «Сведении об обвиняемом» значится, что Джугашвили прожил в Баку «около 2 лет», хотя в его показании говорится о восьми месяцах. Поездка в Лейпциг, где Джугашвили будто бы прожил то ли одиннадцать месяцев, то ли больше года, была им, конечно же, выдумана с очевидной целью уклониться от вопросов о том, где он был и что делал в 1905 г. Остается заключить, что скрупулезность в расследовании не была свойственна чинам Бакинского ГЖУ.
Более поручик Боровков, как и ротмистр Зайцев, которому дело было передано 30 мая[77], Джугашвили не допрашивали. Можно предположить, что они, зная местных революционеров, не надеялись на откровенные и достоверные показания и довольствовались тем, что получили необходимый минимум сведений для оформления административной ссылки.
В первый же день после ареста, 25 марта, Иосиф Джугашвили был отправлен в Бакинскую тюрьму. 2 апреля 1908 г. начальник Бакинского ГЖУ полковник Козинцов обратился к градоначальнику за продлением срока ареста до месяца, 24 апреля – в Департамент полиции за продлением срока ареста до окончания дела[78].
Документы
№ 1
Г. П. Гаглоев:
В последний раз я встретился с товарищем Сталиным в своем цехе в 1926 году.
Тогда товарищ Сталин, выступая на собрании железнодорожников Тифлиса, говорил […]
– Я вспоминаю далее, – говорил товарищ Сталин, – 1905_1907 годы, когда я по воле партии был переброшен на работу в Баку. Два года революционной работы среди рабочих нефтяной промышленности закалили меня как практического борца и одного из практических руководителей. В общении с такими передовыми рабочими Баку, как Вацек, Саратовец и др., с одной стороны, и в буре глубочайших конфликтов между рабочими и нефтепромышленниками, с другой стороны, я впервые узнал, что значит руководить большими массами рабочих. Там, в Баку, я получил таким образом второе свое боевое революционное крещение. Здесь я стал подмастерьем от революции. Позвольте принести теперь мою искреннюю, товарищескую благодарность моим бакинским учителям.
Гаглоев Г. П. Любимый учитель //Рассказы старых рабочих Закавказья о великом Сталине. С. 109–110.
№ 2
К. Захарова-Цедербаум:
С первых же шагов в Баку[79] я увидела, что здесь совершенно иная обстановка, чем в других городах, где мне до сих пор приходилось работать. Помимо своеобразных условий бакинской нефтяной промышленности, которые не могли не налагать особый отпечаток на местное рабочее движение, сами рабочие делились на два резко отличные слоя. Квалифицированные, обученные рабочие были в подавляющем большинстве русские, перебравшиеся сюда с крупных заводов промышленных центров. Значительная часть их в той или иной мере была уже затронута движением, многие из них прошли уже школу организации. Главная же масса промысловых рабочих неквалифицированных состояла из армян, татар, персов. Большая часть их не знала русского языка и грамоты. Уровень жизненных потребностей этих рабочих был чрезвычайно низкий. Жили они на самых промыслах, среди целых болот, наполненных сточными водами и нефтью. Крайняя скученность, непролазная грязь, отсутствие всего необходимого, вплоть до чистой воды. Большинство этих рабочих были пришлые, жили без семей, смотрели на свою работу на промыслах, как на нечто временное; сколотив небольшую сумму, многие из них уезжали к себе в деревню где-нибудь в Персии налаживать свое крестьянское хозяйство. Поэтому такой популярностью пользовалось в Баку требование «наградных» (бекшем), доходивших иногда до годового заработка, обыкновенно же в размере 4–6 месячной заработной платы. Эти татарские и персидские крестьяне готовы были упорно и дружно бастовать, добиваясь наградных, но в борьбе за лучшие условия труда проявляли гораздо меньше стойкости […]