«Там, где Советы превращаются в орудие эксплуатации трудящихся, попадают в руки кулацких сил деревни, комбеды должны взять власть в свои руки».
Объяснять им необходимость сообразовываться с Конституцией имело не больше смысла, чем в наши дни пытаться отговорить население от покупки контрафакта.
Лозунг «Вся власть комбедам!» был следствием прежней, доконституционной проблемы местной власти. Согласно принятой 10 июля 1918 года первой советской Конституции, избирательных прав лишались (т. е. не могли избирать и быть избранными):
«а) лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли;
б) лица, живущие на нетрудовой доход, как то: проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т. п.;
в) частные торговцы, торговые и коммерческие посредники».
Как видим, середняк, кормившийся своим хлебом и имевший в дополнение к лишней лошади батрака, сюда не попадал, поскольку прибыли из его труда не извлекал, живя своим трудом[70]. Зато кулак теперь не мог быть избранным в Совет. Но проблема осталась почти в полном объеме, поскольку существовала еще его, кулака, «группа влияния», а также интеллигенция, которая относилась к верхушке деревни и чай пить ходила не к батракам, а партсобрания если и посещала, то эсеровские. Оставалось еще духовенство, настроенное против большевиков отчасти по той же причине, что и интеллигенция, а отчасти повелением вышестоящих иерархов.
Видя такое дело, в ходе осенних перевыборов во многих местах Советы попросту заменили комбедами. В других с их помощью успешно провели выборы, и на селе появились две дублирующие друг друга властные структуры — со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде совершенно экстраординарного бардака, постоянных склок и двойных расходов. Решали эту проблему по-разному, но чаще распускали все же Советы. Новгородский губисполком даже выпустил инструкцию местным Советам — сдать дела комбедам. Видя все это, НКВД пришёл в ужас и 26 сентября, рассмотрев этот вопрос на своей коллегии, постановил, что комбеды всё же являются продовольственной организацией. После чего повсеместно началась ревизия состояния власти на селе и восстановление Советов.
Так что скучно той осенью не было никому.
Поначалу, несмотря на все издержки, толк от комитетов бедноты был немалый. Они добросовестно помогали производить учет хлеба и выполнять хлебозаготовки, кроме того, проводили земельную реформу, следили за соблюдением закона о социализации земли (в той мере, в какой он вообще мог соблюдаться). Заставляли кулаков возвращать наделы бедноты, выманенные голодной весной 1918 года за минимальные хлебные подачки, причем урожай с этих земель тоже причитался законным владельцам. Случалось, вводили трудовую повинность для кулаков, заставляя их обрабатывать бедняцкие и красноармейские наделы.
Красноармейские — понятно, кормилец в армии, а бедняцкие почему, если работник дома? Дело в том, что для обработки земли мало работника — нужны ещё лошадь и инвентарь. Не лопатой же поле вскапывать, в самом-то деле… А с лошадьми было плохо. Ленин летом 1918 года включил в число середняцких хозяйства, у которых было по одной-две лошади (ещё несколько месяцев назад таковые полагались бедняцкими). Хозяйство с тремя лошадьми даже в хлебородном Поволжье считалось богатым.
…Новая продовольственная политика оказалась успешной — к концу года удалось поставить под контроль около 70 % волостей хлебных губерний. И в равной мере она была неуспешной, поскольку теперь уже многие комбеды, сорганизовавшись, начали скрывать хлеб, противиться его ссыпке, занижать данные об урожаях. Деньги уже никого не интересовали — крестьянам нужны были товары, которых катастрофически не хватало. Губернские власти вели разную политику, но сводившуюся в принципе к одному и тому же: товарами премировали за сдачу хлеба. Исключительно высоким показателем являлись 50 % оплаты, средним — 25 %. Причем налицо была социальная неувязка: хлеб сдавали богатые крестьяне, а власть поддерживала бедных. Поэтому товары, как правило, распределялись сельским обществам, а там уже как они сами решат. Или товарами премировали тех крестьян, которые наиболее активно помогали в хлебозаготовках.
Всё же за шесть месяцев хлебозаготовок из 12 производящих губерний было получено 67,5 млн. пудов хлеба и примерно столько же вывезли частным порядком жители голодающих губерний, которым в течение пяти недель было официально разрешено закупить или выменять на вещи по полтора пуда хлеба на человека. В учете разнобой царил совершенно фантастический, но, по разным данным, в деревнях оставалось от 70 до 85 % товарного хлеба. При этом даже в производящих губерниях от хлебосдачи были освобождены около 60 % крестьян, которые сеяли по 3–4 десятины на хозяйство и излишков просто не имели.
70
А вот если он отправлял десяток пудов на рынок — вопрос становился философским и решался в зависимости от обстоятельств и личных симпатий.