район, где полно немецких самолетов?! Ведь истребители-то не взлетали по приказу Ионова!
Сначала за 15 минут потеряли половину самолетов, которые спали и не были рассредоточены, а
потом оставшиеся отправили через мощный немецкий аэродром без прикрытия…
Но самое интересное, что в «Директиве № 1» по ПрибОВО кузнецовы выкинули
положение об авиации вообще.
А теперь обратите внимание на такое обвинение замначальника контрразведки РККА:
«Перебазировка на другие аэродромы проходила неорганизованно, каждый командир дивизии
действовал самостоятельно, без указаний ВВС Округа, посадку совершали, кому где
вздумается, в результате чего на некоторых аэродромах скапливалось по 150 машин».
Точно такая же «неорганизованность» и «самостоятельность» в перебазировании утром
22 июня творилась и в том же ЗапОВО, когда полки перегоняли кому как вздумается.
Перемешивая и раздрабливая полки и внося дезорганизованность в управление ими.
А все потому, что запасных подготовленных площадок просто не хватало или вообще не
было в округах.
Но вернемся к запрету на противодействие немецкой авиации. Этот запрет — открывать
огонь по самолетам — был в ЗапОВО и в зенитных частях. Согласно рапорту начальника
контрразведки (3-го отдела) 10-й армии полкового комиссара Лося от 13 июля, «в 3 часа 58
минут над Белостоком появились первые самолеты противника, и вслед за этим начали бомбить
белостокский аэродром, батальон связи армии, узел связи, железную дорогу и ряд других
объектов.
Одновременно бомбардировке подверглись почти все города и местечки, где
располагались штабы соединений 10-й армии.
4-я бригада ПВО, прикрывающая Белосток, примерно до 8 часов утра бездействовала и
ни одного выстрела по противнику не произвела.
При расследовании выяснилось, что 4-я бригада ПВО имела специальное приказание от
помощника командующего ЗапОВО по ПВО до особого распоряжения по самолетам
противника не стрелять, и это приказание было отменено уже командующим 10-й армией».
(РГВА, оп. 39, Д 99, л. 331. Начальный период войны в документах военной контрразведки (22
июня — 9 июля 1941 г.). М. Мельтюхов.)
Было это «перестраховкой» или «вредительством» командующего ПВО ЗапОВО в данном
случае — надо разбираться. И разбираться с ПВО надо основательно.
В своей книге «Июнь 1941. Разгром Западного фронта» Д. Егоров показал следующее:
«Но вот что самое страшное: при первых налетах машины люфтваффе преспокойно
“работали” с малых высот, не совершая противозенитных маневров. Они заходили на цели, как
на учебных полигонах, совершенно не боясь противодействия. Зенитная артиллерия Западной
зоны ПВО молчала, не поддаваясь на “провокационные действия».
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
364
Генерал-лейтенант артиллерии И.С. Стрельбицкий (в 1941 г. — полковник, командир 8-й
противотанковой бригады) вспоминал, что утром 22 июня его разбудил рев авиационных
двигателей: бомбили станцию и аэродром…
И.С. Стрельбицкий позвонил в штаб 229-го ОЗАД РГК. Командир дивизиона ответил, что
сам ничего не понимает, что в присланном ему накануне пакете содержится категорический
приказ: “На провокацию не поддаваться, огонь по самолетам не открывать”. Как старший
начальник в лидском гарнизоне, полковник Стрельбицкий приказал открыть огонь, но получил
отказ. Бомбежка продолжалась, и он выехал на своей “эмке” на позицию дивизиона.
«У вокзала вижу два разгромленных пассажирских поезда, слышу стоны, крики о
помощи. Возле разбитых вагонов — убитые, раненые. Пробежал, истошно крича, мальчонка в
окровавленной рубашке. Придя на огневые точки зенитчиков с револьвером в руке,
противотанкист вновь приказал открыть огонь, и тогда командир дивизиона подчинился. В небе
над Лидой вспухли клубки дыма от разрывов бризантных снарядов, почти сразу же на землю
рухнули четыре вражеские машины. Трое взятых в плен летчиков, не сговариваясь,
подтвердили, что им было заранее известно о том запрете на открытие огня по немецким
самолетам, что разослало в части ПВО советское командование».
Егоров ошибочно предположил, что запрет зенитчикам на открытие огня был именно в
ночь на 22 июня, некой отдельной директивой НКО, пошедшей в округа, видимо, параллельно
«Директиве № 1»:
«Существование специального запрета на открытие зенитного артогня вполне возможно.
А.И. Микоян вспоминал о последних часах накануне войны: “Поскольку все мы были крайне
встревожены и требовали принять неотложные меры, Сталин согласился “на всякий случай”
дать директиву в войска о приведении их в боевую готовность. Но при этом было дано указание,
что, когда немецкие самолеты будут пролетать над нашей территорией, по ним не стрелять,
чтобы не спровоцировать нападение”. Поскольку войска ПВО де-факто входили в состав
военных округов, но де-юре подчинялись Главному Управлению ПВО страны, логично
предположить, что для них могла быть издана отдельная директива, в которой и содержалось
требование не открывать огонь по германским самолетам.
Адмирал Н.Г. Кузнецов вспоминал, что на столе у Г.К. Жукова лежало несколько уже
заполненных бланков. Возможно, там была и директива для войск противовоздушной обороны.
Раз уж настали времена, когда появилась возможность ознакомиться даже с “той самой”
Директивой № 1, следует ожидать, что будет обнаружена и она. Немцы могли узнать об этом
документе из разных источников. Утечка информации могла быть следствием работы агентуры
в управлении одной из зон ПВО (Северной, Северо-Западной, Западной, Киевской или Южной),
либо о запрете стало известно при ее работе непосредственно в войсках.
Аналогично повели себя при первом воздушном ударе зенитчики 518-го
зенитно-артиллерийского полка в Барановичах. Как вспоминал Н.Е. Анистратенко, в ночь на
22-е он был наблюдающим за воздухом на своей батарее. Увидев приближающиеся самолеты
противника, он поднял тревогу, за что был командиром дивизиона капитаном Сафиулиным снят
с поста и посажен под арест как паникер.
Когда после налета в дивизионе не осталось ни одного целого тягача, комдив уехал в штаб
полка. Анистратенко был “амнистирован” и стал свидетелем перепалки между взводным из 1-й
батареи и политруком — последний упирал на “провокацию”, первый был уверен в том, что
действительно началась война. Лишь после того, как с аэродрома пришел обгоревший человек,
заявивший, что все самолеты побиты [и] по радио выступил Молотов (это было уже после
полудня), и показавший в развернутом виде свой партийный билет, артиллерия открыла огонь.
Вскоре в километре от огневых [позиций] сел на вынужденную [посадку] первый подбитый
бомбардировщик».
Во-первых, Микоян еще тот… «свидетель» в описании тех событий, но, похоже, Егоров
не совсем верно интерпретировал слова Микояна. Хотя некий «запрет» на огонь по самолетам
вроде как был, и в «Директиве № 1» по ПрибОВО такое указание есть: «В случае
провокационных действий немцев огня не открывать. При полетах над нашей территорией
немецких самолетов не показываться и до тех пор, пока самолеты противника не начнут боевых
действий, огня не открывать»!
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
365
Но, как видите, ничего о запрете стрелять по немецким самолетам, несмотря ни на что, —
нет!
Есть указание не стрелять до тех пор, пока те сами «не начнут боевых действий»! А это
несколько другое.
Во-вторых, если и был для ПВО какой-то запрет на ведение огня по атакующим немецким
самолетам, то он мог быть не в ночь на 22 июня, а несколько раньше. Например, днем или
вечером 21 июня. Ведь немцы никак не могли бы перехватить идущие в округа после полуночи
22 июня шифровки ГШ, расшифровать их и сообщить их суть своим летчикам до того как они