заинтересованными лицами.
Вообще статью Чунихина нужно прочесть полностью. В ней описано множество
управленческих приемов Джугашвили, полезных и любому нынешнему руководителю — если,
конечно, он окажется достаточно умен, чтобы пользоваться ими вовремя и к месту.
В свое время нам попала в руки книга военного инженера Загордана «Элементарная
теория вертолета», изданная еще в 1950-х. Автор с глубоким знанием предмета своего
исследования писал: «Большой вклад в дело создания первого в мире вертолета внес ученик
профессора Жуковского Борис Николаевич Юрьев. Он сконструировал в тысяча девятьсот
девятом году двухвинтовой вертолет, для которого разработал «автомат перекоса», разрешив тем
самым проблему управления вертолетом. Автомат перекоса в настоящее время является
неотъемлемой частью любого вертолета. Юрьевым разработан также и в тысяча девятьсот
двенадцатом году построен одновинтовой вертолет». Кстати, скоро вековой юбилей.
Этот геликоптер Юрьева даже получил медаль на международной выставке. Изобретатель
после Октябрьской революции остался на Родине и продолжил разработки совместно с
Алексеем Михайловичем Черемухиным. Черемухин, как и Юрьев, ученик профессора
Жуковского, на его же курсах еще в годы Первой мировой познакомился с Андреем
Николаевичем Туполевым. Все они затем помогали Жуковскому в становлении Центрального
аэродинамического института, открытого, кстати, по решению Ульянова.
Собственно работы по воздушным — в частности, вертолетным — винтам занимают
особое место в трудах самого Николая Егоровича Жуковского. Эти материалы и послужили
базой для дальнейшего развития советскими учеными теории несущего винта вертолета.
По воспоминаниям Туполева, после успешного строительства самой большой в мире
аэродинамической трубы именно Черемухину «поручается руководство работами ЦАГИ по
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
382
винтовым аппаратам (геликоптерам и автожирам)… В результате ряда
опытно-исследовательских работ под непосредственным техническим руководством
Черемухина был создан первый советский геликоптер».
Черемухин не только проектирует и строит геликоптер, но и испытывает этот совершенно
неизвестный аппарат в полете, причем во время испытаний побит ряд мировых рекордов. В
ходе дальнейших полетов Черемухин 14-го августа 1932 года на вертолете 1-ЭА достиг высоты
шестьсот пять метров. Результат Черемухина намного выше официально зарегистрированного
мирового рекорда высоты полета французского вертолета Бреге-Доран (сто восемьдесят
метров), установленного спустя четыре года. Нельзя не подчеркнуть: и первый американский
вертолет Сикорского поднялся в воздух только в сороковом году.
Александр Пономарев в книге «Советские авиационные конструкторы» уточняет: до
Черемухина мировой рекорд высоты для вертолета составлял всего восемнадцать метров. Полет
Черемухина продолжался двенадцать минут, аппарат вел себя неустойчиво, а летчик чудом не
погиб, но спас машину благодаря самообладанию. В этом полете мировой рекорд высоты для
вертолетов был превышен в тридцать три с половиной раза.
Испытания запечатлены на пленку и показаны Джугашвили. Тот молча прохаживался с
неизменной трубкой минут пятнадцать, а потом изрек: «Мы не должны это развивать, поскольку
и экономически и технически сейчас этого не осилим. Но в случае утечки технологии, если что
выйдет наружу, наши противники подхватят разработку и раньше нас сделают это».
Антисталинисты непременно завопят: талантливого изобретателя зажали (он в самом
деле сидел потом некоторое время в той же шарашке, что и Туполев с Чижевским), а
изобретение положили под сукно, то есть засекретили. Но мы теперь понимаем дальновидность
решения. Руководитель страны профессионально подошел к вопросу (как и вообще к
проблемам государственного строительства), поскольку понимал, какими ресурсами
располагает Советский Союз, потянет страна или нет, есть или нет опасность усиления
потенциального противника. Поэтому не стоит сожалеть, что в свое время не удалось
опубликовать и обнародовать данные рекорда.
После войны Джугашвили выделил на вертолетостроение огромные средства, а
Черемухин стал лауреатом двух сталинских премий. В одном только 1946 году председатель
совета министров Джугашвили подписал более полусотни важнейших документов,
определивших на годы вперед развитие отечественной техники. Причем не только авиационной.
Огромные ресурсы были брошены также и на ядерный проект, и на ракетостроение. Огненный
щит, созданный тогда, прикрывает нас и по сей день. Но им занялись только тогда, когда наша
наука и техника уже могла решить столь сложные задачи.
Конечно, договор о ненападении вовсе не гарантировал безопасность страны на многие
годы вперед — иначе не понадобилась бы сама предвоенная гонка конструкторов и
производителей оружия. Но все же почти два года отсрочки он нам дал. И мы воспользовались
ими сполна.
Правда, СССР в целом и Джугашвили в частности все же излишне надеялись на договор.
От немцев ожидали по меньшей мере каких-то дипломатических шагов: раз договор с Польшей
они расторгли за полгода — значит, и для нас будет какое-то раннее предупреждение. Здесь
советского руководителя подвело линейное мышление в первую очередь потому, что
Джугашвили вообще относился к договорам очень серьезно. Например, когда после Второй
мировой англичане поддержали греческих коллаборационистов и открытой вооруженной силой
задавили греческих коммунистов, СССР не только не вмешался сам, но и не позволил соседней
Югославии оказать помощь. Хотя и было изрядное искушение вмешаться на стороне идейно
близких, исторически прогрессивных и политически верно действующих. Но искусство
стратегии в немалой степени включает способность не поддаваться соблазнам. Если бы в
1979-м высшее советское руководство отказалось от соблазна ответить на призыв тогдашних
афганских правителей о помощи — вся мировая история пошла бы по иному (и во многом более
полезному, в том числе и для нас) пути. Вот и Джугашвили тогда воздержался от конфликта. Раз
уж в Ялте договорились (пусть и неформально) о разделе сфер влияния, причем Греция
оказалась за пределами нашей зоны, — остается лишь надеяться на то, что стратегические
оппоненты отнесутся к договору столь же серьезно. Увы, надежда не оправдалась — но не по
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
383
нашей вине, тем не менее неизбежность немецкого нападения была очевидна. Слишком уж
велики были проблемы самой Германии, слишком мала была вероятность их решения без удара
по нашей стране.
С нелегкой руки все того же Хрущева существует множество публикаций о том, что
Джугашвили не воспринимал сообщения разведки о приближающемся начале войны. Между
тем подлинная картина тогдашних событий столь сложна, что все сообщения разведки
составляют лишь ничтожно малую ее часть.
Правда, сами эти сообщения изрядно противоречивы.
Все слышали, что Рихард Густав-Вильхельм-Рихардович Зорге сообщил о немецком
нападении на СССР 22 июня 1941 года. Но парой недель раньше тот же Зорге сообщил о
подготовке немцев к нападению 15 июня. Еще раньше — о нападении 1 июня, 15 мая…
Зорге ни в чем не виновен. Он добросовестно передавал в Центр все, что ему рассказывал
немецкий посол в Японии генерал-майор Ойген Отт. Тот, в свою очередь, честно сообщал
своему ближайшему советнику Зорге все, что узнавал из Берлина: даже столь выдающийся
аналитик, как Зорге, не мог бы давать послу дельные советы, если бы не располагал всей