бесплатно). Но по окончании боевых действий Израиль полностью переориентировался на СГА:
новое государство остро нуждалось во всем подряд, а получить необходимое можно было
только из-за океана, но не из нашей — разоренной в войне — страны. Тогда СССР
воспользовался первым же удобным поводом для полного разрыва дипломатических отношений
с Израилем, а внутри страны поползли слухи об использовании советских евреев как вражеских
агентов. Сам Джугашвили, насколько можно судить по всей его биографии, не видел в евреях
как народе ничего плохого, но счел полезным принудить Израиль к возвращению в орбиту
интересов СССР любыми — в том числе и морально сомнительными — средствами. Как и
следовало ожидать, принуждение сорвалось (мало на свете народов упрямее евреев), но обе
стороны понесли тяжелые моральные и финансовые потери.
Отношения со странами, попавшими в сферу непосредственного влияния СССР, также
развивались сложно и неоднозначно. Первоначально Джугашвили считал возможным и даже
предпочтительным создание там неких промежуточных вариантов государственного устройства
— многопартийных и многоукладных. Но довольно скоро возобладало унификаторство. В какой
мере оно порождено логикой противостояния двух политических лагерей, а в какой вызвано
тягой к упрощению системы управления — пока не выяснено.
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
387
Под конец жизни Джугашвили стал куда менее склонен к длительным исследованиям
сложных вопросов, обсуждениям с коллегами, привлечению экспертов. Некоторые
исследователи полагают это следствием самоуверенности вследствие накопления опыта верных
решений и похвал сотрудников. Кое-кто даже считает, что Джугашвили постигло возрастное
ослабление умственной деятельности. На наш взгляд, он скорее ощутил нехватку времени для
осуществления всего намеченного и стал экономить на согласованиях. Как известно всякому
военному, посредственное быстрое решение лучше идеального, но запоздалого. А наследников,
способных осуществить все его планы, он, похоже, не видел. Да и вряд ли они возможны:
любой политик располагает собственными планами, убеждениями и намерениями, так что вряд
ли согласится ограничиться ролью исполнителя проектов предыдущего руководителя.
Правда, все созданное при Джугашвили (и в значительной мере под его руководством)
сохранилось и послужило опорой для дальнейшего развития. Но само это развитие
сопровождалось изрядными зигзагами, продиктованными не в последнюю очередь желанием
дистанцироваться от великого предшественника и доказать собственные возможности
преемников. В частности, потому, что его стратегическое стремление жертвовать малыми
преимуществами сегодня ради больших преимуществ завтра выглядит с тактической точки
зрения неоправданной жесткостью, а порой и жестокостью, тем не менее деятельность
Джугашвили — замечательный пример удачного проявления главного стратегического
стремления, сформулированного нами так: оказывать максимальное влияние на мир и сводить к
минимуму влияние мира на себя. Этот принцип должен воплощаться и впредь в любой
достаточно содержательной и дальновидной деятельности.
Из приведенного выше примера создания нового танка видно: Джугашвили несомненно
понимал важность обратной связи. Есть и множество иных свидетельств того, как он
радикально перерабатывал уже намеченные предложения и планы под воздействием вновь
поступающих сведений — в том числе и от людей, пребывающих в опале (так, идея
пикирующего четырехмоторного бомбардировщика, предложенная великому авиаконструктору
Андрею Николаевичу Туполеву, отбывающему срок за самоуправство при распоряжении
казенными деньгами, была им обоснованно отвергнута и больше не появлялась).
Но старые соратники, раз за разом убеждаясь в его правоте, постепенно вовсе перестали
всерьез исследовать вопросы, выходящие за пределы их прямых служебных обязанностей,
всецело полагаясь на вождя. Образовался порочный круг положительной обратной связи, все
более утверждающей самого Джугашвили в ощущении собственной мудрости и
дальновидности. Постепенно он вовсе перестал советоваться как раз с теми, кто в силу своего
положения в стране располагал самыми разносторонними потоками информации.
Отсюда, например, серьезнейшая ошибка в оценке генетики. Хотя в окружении
Джугашвили появился человек, профессионально разбирающийся в науке — Юрий Андреевич
Жданов. Он поддержал развитие генетических исследований. Но практические результаты,
достигнутые несколькими учениками замечательного селекционера Трофима Денисовича
Лысенко, затмили научную необоснованность (а порой и легко доказуемую нелепость) его
объяснения путей достижения этих результатов. Конфликт между Лысенко и теоретиками
биологии решился административным путем. Мы упустили полтора десятилетия — в науке это
целая эпоха. По сей день многие направления биологических исследований у нас не вполне
изжили последствия того провала.
К сожалению, таких провалов у сталинской системы принятия решений было более чем
достаточно. История с генетикой и кибернетикой известна всем. Мы же расскажем историю
малоизвестную. Ее герой — забытый ныне, к сожалению, Николай Михайлович Федоровский.
А ведь он — основоположник целого направления науки — прикладной минералогии, доктор
наук, профессор и член-корреспондент Академии наук СССР.
Чтобы представить себе, что это был за человек, достаточно обратиться к ряду его писем,
адресованных не кому-нибудь, а самому Джугашвили. Они написаны с редким чувством
достоинства без тени привычного раболепства — хотя из заключения в 1946 году. Ученому
было уже шестьдесят, к тому моменту он по ложному доносу отматывал десятый год лагерей
под Воркутой и после — в Норильске: они и городами не были в ту пору по большому счету.
«Должен вам сообщить, что я был четырнадцать лет директором Института минерального
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
388
сырья, созданного по моей инициативе для борьбы за независимость нашей Родины от
капиталистических стран в области минерального сырья… Работами коллектива ВИМСа,
поставленными по моей инициативе и с непосредственным участием, удалось дать нашей
стране сотни миллионов экономии в валюте…
Так, например, наша Родина не имела ванадия, этого важного оборонного металла для
автотанковой и пушечной промышленности. Мне с моими сотрудниками не только удалось в
течение двух лет открыть мощные залежи ванадиевых руд (титаномагнетиты) на Урале, но и
проработать в ВИМСе всю технологию… Теперь наша Родина имеет свой ванадий…
Зная, что прозрачный флюорит дает возможность конструировать приборы для снимков в
темноте и тумане, я ряд лет упорно проводил поиск этого минерала, которого мало во всем
мире. Наконец, удалось найти в горах Таджикистана невиданную в мире пещеру с флюоритом,
откуда две с половиной тонны этого чудесного камня было привезено для оптических заводов
страны. Причем цена его по весу превышает цену золота. Теперь прозрачного флюорита у нас
больше, чем в любом капиталистическом государстве…»
Этот выдающийся ученый был вправе рассчитывать на большее внимание к его
предложениям и трудам. Но получил свободу только после смерти отца народов, несмотря на
очевидную выгоду, которую могло бы извлечь государство, оказав Федоровскому поддержку.
«…использование меня с моей специальностью, с тридцатилетним стажем, широкими
новыми идеями в условиях заключения — это все равно что микроскопом забивать гвозди, —
нелицеприятно пишет ученый Сталину. — В частности, я хотел бы включиться в проблему