будто Центральный Комитет непосредственно руководил политикой Петроградского Совета,
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
103
ставшего к началу сентября большевистским. На самом деле этого не было. Протоколы с
несомненностью показывают, что за вычетом нескольких пленарных заседаний с участием
Ленина, Троцкого и Зиновьева Центральный Комитет не играл политической роли. Инициатива
ни в одном большом вопросе не принадлежала ему. Многие решения ЦК за этот период
повисают в воздухе, столкнувшись с решениями Совета. Важнейшие постановления Совета
превращаются в действия прежде, чем ЦК успеет обсудить их. Только после завоевания власти,
окончания гражданской войны и установления правильного режима ЦК сосредоточит
постепенно в своих руках руководство советской работой. Тогда придет очередь Сталина.
8 августа ЦК открывает кампанию против созываемого Керенским в Москве
Государственного Совещания, грубо подтасованного в интересах буржуазии. Совещание
открывается 12-го августа под гнетом всеобщей стачки протеста московских рабочих. Сила
большевиков, не допущенных на Совещание, нашла более действительное выражение.
Буржуазия напугана и ожесточена. Сдав 21-го Ригу немцам, главнокомандующий Корнилов
открывает 25-го поход на Петроград в поисках личной диктатуры. Керенский, обманувшийся в
своих расчетах на Корнилова, объявляет главнокомандующего «изменником родине». Даже в
этот решительный момент, 27-го августа, Сталин не появляется в ЦИКе. От имени большевиков
выступает Сокольников. Он докладывает о готовности большевиков согласовать военные меры
с органами советского большинства. Меньшевики и эсеры принимают предложение с
благодарностью и со скрежетом зубов, ибо солдаты и рабочие шли с большевиками. Быстрая и
бескровная ликвидация корниловского мятежа полностью возвращает Советам власть, частично
утерянную ими в июле. Большевики восстанавливают лозунг «Вся власть Советам». Ленин в
печати предлагает соглашателям компромисс: пусть Советы возьмут власть и обеспечат полную
свободу пропаганды, тогда большевики полностью станут на почву советской легальности.
Соглашатели враждебно отклоняют компромисс, предложенный слева; они по-прежнему ищут
союзников справа.
Высокомерный отказ соглашателей только укрепляет большевиков. Как и в 1905 г.,
преобладание, которое принесла меньшевикам первая волна революции, быстро тает в
атмосфере обостряющейся классовой борьбы. Но в отличие от первой революции рост
большевизма совпадает теперь не с упадком массового движения, а с его подъемом. В деревне
тот же, по существу, процесс принимает иную форму: от господствующей в крестьянстве
партии социалистов-революционеров отделяется левое крыло и пытается идти в ногу с
большевиками. Гарнизоны больших городов почти сплошь с рабочими. «Да, большевики
работали усердно и неустанно, — свидетельствует Суханов, меньшевик левого крыла. — Они
были в массах, у станков, повседневно, постоянно… Масса жила и дышала вместе с
большевиками. Она была в руках партии Ленина и Троцкого». В руках партии, но не в руках ее
аппарата.
31 августа Петроградский Совет впервые принял политическую резолюцию большевиков.
Пытаясь не сдаваться, соглашатели решили произвести новую проверку сил. 9 сентября вопрос
был поставлен в Совете ребром. За старый президиум и политику коалиции — 414 голосов,
против — 519; воздержалось 67. Меньшевики и эсеры подвели итоги политике соглашения с
буржуазией. Созданное ими новое коалиционное правительство Совет встретил резолюцией,
внесенной его новым председателем Троцким: «Новое правительство… войдет в историю
революции как правительство гражданской войны… Всероссийский съезд Советов создаст
истинно революционную власть». Это было прямым объявлением войны соглашателям,
отвергнувшим «компромисс».
14 сентября открывается в Петрограде так называемое Демократическое Совещание,
созванное ЦИКом якобы в противовес Государственному Совещанию, а на самом деле для
санкционирования все той же насквозь прогнившей коалиции. Политика соглашательства
превращалась в бред. Несколько дней перед тем Крупская совершает тайную поездку к Ленину
в Финляндию. В битком набитом солдатами вагоне все говорят не о коалиции, а о восстании.
«Когда я рассказала Ильичу об этих разговорах солдат, лицо его стало задумчивым и потом уже,
о чем бы он ни говорил, эта задумчивость не сходила у него с лица. Видно было, что говорит он
об одном, а думает о другом — о восстании, о том, как лучше его подготовить».
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
104
В день открытия Демократического Совещания — самого пустого из всех
лжепарламентов демократии — Ленин пишет в ЦК свои знаменитые письма: «Большевики
должны взять власть» и «Марксизм и восстание». На этот раз он требует немедленных
действий: поднять полки и заводы, арестовать правительство и Демократическое Совещание,
захватить власть. План сегодня еще явно невыполним, но он дает новое направление мысли и
деятельности ЦК. Каменев предлагает категорически отвергнуть предложение Ленина как
пагубное. Опасаясь, что письма пойдут по партии помимо ЦК, Каменев собирает 6 голосов за
уничтожение всех экземпляров, кроме одного, предназначенного для архива. Сталин предлагает
«разослать письма в наиболее важные организации и предложить обсудить их». Позднейший
комментарий гласит, что предложение Сталина «имело целью организовать воздействие
местных партийных комитетов на ЦК и подтолкнуть его к выполнению ленинских директив».
Если б дело обстояло так, Сталин выступил бы в защиту предложений Ленина и
противопоставил бы резолюции Каменева свою. Но он был далек от этой мысли. На местах
комитетчики были, в большинстве, правее ЦК. Разослать им письма Ленина без поддержки ЦК
значило высказаться против этих писем. Своим предложением Сталин хотел попросту выиграть
время и получить возможность в случае конфликта сослаться на сопротивление комитетов.
Колебания парализовали ЦК. Вопрос о письмах Ленина решено перенести на ближайшее
заседание. В неистовом нетерпении Ленин ждал ответа. Однако на ближайшее заседание,
собравшееся только через пять дней, Сталин совсем не явился, и вопрос о письмах не был даже
включен в порядок дня. Чем горячее атмосфера, тем холоднее маневрирует Сталин.
Демократическое совещание постановило конструировать, по соглашению с буржуазией,
некоторое подобие представительного учреждения, которому Керенский обещал дать
совещательные права. Отношение к этому Совету Республики, или Предпарламенту, сразу
превратилось для большевиков в острую тактическую задачу: принять ли в нем участие или
перешагнуть через него к восстанию? В качестве намечавшегося докладчика ЦК на партийной
конференции Демократического Совещания Троцкий выдвинул идею бойкота. Центральный
Комитет, разделившийся по спорному вопросу почти пополам (9 — за бойкот, 8 — против),
передал вопрос на разрешение фракции. Для изложения противоположных точек зрения
«выделено два доклада: Троцкого и Рыкова». «На самом деле, — настаивал Сталин в 1925
году, — докладчиков было четверо: двое за бойкот Предпарламента (Троцкий и Сталин) и двое
за участие (Каменев и Ногин)». Это почти верно: когда фракция решила прекратить прения, она
постановила дать высказаться еще по одному представителю с каждой стороны: Сталину — от
бойкотистов и Каменеву (а не Ногину) от сторонников участия. Рыков и Каменев собрали 77
голосов; Троцкий и Сталин — 50. Поражение тактике бойкота нанесли провинциалы, которые