Усилия президента по достижению договоренности о нераспространении ядерного оружия, где запрещались бы также испытания атомного оружия в атмосфере, ни к чему не привели. Однако как позитивную сторону можно отметить то обстоятельство, что проблема Берлина так и не была затронута. Несмотря на все свое пренебрежительное отношение к тому высокому уровню жизни, которого достиг средний американский рабочий, Хрущев вернулся домой под большим впечатлением от благосостояния и динамизма американского общества. Знаменательным моментом его визита в Америку стала поездка в гости к фермеру в штате Айова. Видя своими глазами огромные комбайны, которые частный фермер применял для сбора своего урожая зерна, бывший министр сельского хозяйства был поражен производительностью работы. Смысл применения этих машин заключался в снижении трудозатрат и повышении прибыльности фермы. Банк предоставлял фермеру кредит, на который он покупает комбайн, фермер постепенно возвращает кредит, естественно, с процентами. Ни одна из этих реалий капитализма в США не была возможна по Конституции СССР. Поскольку все средства производства и продукция принадлежали государству, для индивида не было места для возможной прибыли; никакой индивид не мог создать свое частное предприятие; следовательно, не было нужды в кредитах и в получении ссудных процентов от них. И еще не было возможности сокращать рабочие места. Так что фундаментальные концепции, лежащие в основе двух этих экономик, не совпадали совершенно ни в чем. В течение десятидневной поездки Хрущева по Соединенным Штатам, после выезда из Вашингтона, его хозяином был сенатор Генри Кэбот Лодж, представитель США при ООН. Он предложил, чтобы перед отъездом на родину советский лидер посетил Диснейленд на юге Калифорнии. Для лидера второй мощнейшей державы мира это стало несравненным развлечением, примерно таким же, каким был обмен часов с Микки-Маусом у советских военных в Берлине. Так что мультяшные персонажи Уолта Диснея с легкостью переходили идеологические границы.
Несмотря на свою неспособность достичь какого-либо соглашения с новым лидером Советского Союза, Эйзенхауэр не оставлял своих попыток в этом направлении до тех пор, пока не закончился срок его президентства. Ему хотелось оставить после себя знатное наследство. В начале 1960 года он направил Хрущеву послание с предложением ввести мораторий на все виды атомных испытаний в атмосфере и в океане, а также на подземные испытания ядерных бомб с зарядом в многие тысячи килотонн (к тому времени у Советского Союза имелись термоядерные (водородные) бомбы, мощность которых в тротиловом эквиваленте превышала 1 мегатонну, то есть равные более 100 бомб Хиросимы. — Прим. пер.). К приятному удивлению Эйзенхауэра, через месяц он получил ответное послание от советского руководителя, где предложение было принято, с мораторием на подземные испытания малокилотонновых бомб. И снова президент оказался настолько увлечен мечтаниями, что решил, будто такое соглашение приведет Советский Союз к открытию своих границ и разрешению иностранных (американских) инспекций. Он не ожидал оппозиции со стороны руководителей Объединенного штаба, научного сообщества, военно-промышленного комплекса, а также демократического большинства в обеих палатах конгресса. Помимо прочих соображений, им в голову могла прийти простая мысль о том, что если вдруг действительно случится небывалый прорыв в отношениях США и СССР, то Республиканская партия припишет целиком себе эту заслугу — что было немаловажно в преддверии выборов. Иначе говоря, такой расклад, по всей вероятности, привел бы к власти Ричарда Никсона, их (демократов) главную мишень для критики, после кончины сенатора Маккарти.
После смерти Даллеса Эйзенхауэр планировал повестку предстоящей встречи в верхах самостоятельно. Он уведомил союзников Америки, что, поскольку это первый шаг в сторону окончания «холодной войны», ни вопрос об окончательном мирном договоре с Германией, ни будущий статус Берлина не могут обсуждаться на этой встрече. После успешного завершения саммита Эйзенхауэр примет приглашение Хрущева приехать в Россию вместе с семьей. Чтобы избежать неприятных сюрпризов со стороны советского руководства, президент распорядился прекратить на время все полеты самолетов-разведчиков U-2 над Россией. До этого на протяжении ряда лет эти самолеты глубоко внедрялись в советское воздушное пространство, фотографируя военные установки русских. Советский Союз неоднократно энергично протестовал против таких полетов, обращаясь к правительству США, но делать было нечего. У Советского Союза не имелось таких средств ПВО, которые могли подбить самолет на такой огромной высоте, а Соединенные Штаты отвергали сам факт существования этих самолетов, и Советскому Союзу с отвращением приходилось признать, что подобное наглое нарушение его воздушного пространства все еще возможно. Такова была ситуация, когда глава ЦРУ, который контролировал полеты U-2, запросил президента о еще одном полете — перед саммитом. Его резоны были совершенно основательны. Одним из условий, которые мог выставить Хрущев, был запрет всех этих полетов (для тестирования) в рамках моратория на испытания ядерного оружия. Эйзенхауэр неохотно, но согласился. Но в последующие две недели облачность над (интересующими областями) России не позволяла производить аэрофотосъемку.