Не привыкшая к такому грубому обращению, тем более связанному с деятельностью мужа, Крупская через несколько часов написала старому большевику, члену Президиума ЦИК СССР Л. Б. Каменеву следующее послание: «Лев Борисович, по поводу коротенького письма, написанного мною под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину.
Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичом, я знаю лучше всякого врача, так как знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина. Я обращаюсь к Вам и к Григорию [Зиновьеву] как более близким товарищам В. И. и прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном решении Контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку.
Я тоже живая, и нервы напряжены у меня до крайности».
Позже об этом письме и инциденте с оскорблениями Крупской узнал и Ленин, и 5 марта 1923 года он продиктовал письма злейшему врагу Сталина Л. Троцкому (попросил разобраться с проходившими в Грузии событиями и доложить в ЦК), а также небольшое послание самому Сталину. Оно было помечено грифами «Строго секретно» и «Лично», но при этом копии отправлены адресантам письма Крупской – Л. Каменеву и Г. Зиновьеву. Текст ленинского послания был следующим:
«Уважаемый т. Сталин!
Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.
О том, что происходило дальше, существует версия, которую излагал Л. Троцкий в своих уже заграничных изданиях, – ознакомившись с письмом, Крупская обратилась к тому же Л. Каменеву: «Владимир только что продиктовал стенографистке письмо Сталину о разрыве с ним всяких отношений. Он бы никогда не пошел на разрыв личных отношений, если б не считал необходимым разгромить Сталина политически». По словам Володичевой, одной из секретарей Ленина, Крупская просила не отправлять это послание Сталину, но, выполняя волю В. И. Ленина, Володичева лично передала 7 марта это послание генсеку. Тот прочитал и сразу же продиктовал ей ответ, в котором принес все необходимые (по требованию Ленина) извинения. На кону стояла власть на одной шестой земного шара. Что по сравнению с ней значили любые слова, к тому же предназначавшиеся тяжелобольному человеку? 10 марта 1923 года у Ленина случился третий инсульт, после он больше не смог заниматься политической деятельностью…
Но незадолго до того, 6 марта, Ленин надиктовал записку и противникам Сталина, вождям грузинской оппозиции Мдивани и Махарадзе (причем отдав распоряжении отослать копии Троцкому и Каменеву), в которой были и следующие слова: «Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского».
Болезнь Ленина и возвышение Сталина
Но решение «разобраться» со Сталиным, который, набирая всю большую административную силу, вовсе не собирался продолжать играть роль примерного ученика и последователя, Ленин принял, по всей видимости, еще во второй половине декабря 1922 года и в последнюю неделю уходящего года стал диктовать предложения о реформе управления партией. Позже эти записи, составленные 23–25 декабря 1922 года, получили громкое название «политическое завещание Ленина». По всей видимости, Ленин собирался сам с этими материалами выступить на XII съезде партии, который состоялся в Москве с 17 апреля по 25 апреля 1923 года. Но к тому времени Ленин уже был безнадежно болен…