В цехах волновались: Россией правит наша власть, а на фабрике старый хозяин. Давно пора прогнать его, сделать наше производство народной собственностью. Так же рассуждали и на других предприятиях. Ответ дала Советская власть: декретом Совнаркома были национализированы все крупные предприятия. В их число вошли также хлопкообрабатывающие, красильно-аппретурные и льнопеньковые фабрики. Союз текстильщиков известил нас, что следует избрать новое правление на мануфактуре, описать все имущество, установить полный рабочий контроль над производством.
В те же дни в Москве были национализированы мануфактурные магазины, а товары, хранившиеся в них, объявлены народным достоянием. Среди купцов началась паника. Некоторые устремились в иностранные посольства. То там, то тут на дверях магазинов появлялись солидные печати и пломбы. Довольно улыбаясь, хозяева зазывали покупателей, а государственным контролерам предъявляли иностранные паспорта (ведь Советская власть не могла в то время идти на прямой конфликт с другими государствами).
В сентябре 1918 года Трехгорка стала советской фабрикой. Прохоровы владели ею почти 120 лет. И вот им дали от ворот поворот. Новое фабричное правление возглавил наш товарищ И. Касаткин. Две трети членов правления назначил совнархоз, треть избрали сами рабочие. Прохоровым на предприятие больше не было дороги.
Постепенно в руки народа переходили все заводы и фабрики. Дошел черед и до Высоковской мануфактуры. Из писем я узнал, что это произошло в марте 1919 года. В то время меня уже не было на Трехгорке. Развернувшиеся иностранная военная интервенция и гражданская война потребовали массового пополнения Красной Армии. Летом 1918 года по призыву большевистской партии и Советского правительства тысячи пролетариев влились в воинские части. Военное бюро, созданное на Трехгорке, формировало малые и большие боевые отряды, а также направляло в армию отдельных рабочих через Пресненский военкомат. На Юго-Восточный фронт отбыл 21-й стрелковый полк, почти целиком составленный из бывших прохоровцев. На Западный отбыл 41-й полк, на две трети укомплектованный трехгорцами.
Заявление о желании вступить добровольцем в Красную Армию я подал еще весной. И вот наступил мой черед. 1-й запасный полк, в который я попал, располагался на Ходынском поле. Он считался на лагерном положении. Поэтому жили мы в палатках. Дырявая ткань, не раз видавшая виды, кое-как скрывала от глаз содержимое палатки, но не была даже слабым препятствием для влаги. Когда шел дождь, снаружи было суше, чем внутри. Еженедельно в полку формировались и убывали на фронт маршевые роты. Нас учили владеть оружием, читали нам лекции о политическом моменте. Я и другие молодые красноармейцы стремились скорее попасть на фронт. Но надо мной из-за моего малого роста пожилые посмеивались, советовали подучиться, подрасти.
— Как же так? — горячился я. — Вы, пожилые, идете воевать, а меня, молодого, отговариваете?
Вели они со мной и серьезные разговоры:
— Мы боролись с царем за дело трудового народа. Дожили, дождались, рабочая власть победила. Теперь надо защитить ее. А ты потом поведешь общее дело дальше. В этом и был смысл борьбы. Рассуждаешь ты в целом верно, обстановку понимаешь. Твое место — в рабочей партии.
Мысли о вступлении в партию приходили мне и до армии. Начальные уроки политической борьбы я проходил в Высоковске. Многое для меня значила работа на Трехгорке. Окончательно же меня сформировала армия. Я решил вступить в партию.
Нашлось сразу несколько человек, готовых дать мне рекомендации. Став коммунистом, я еще острее почувствовал, что должен быть на фронте, и неоднократно просил об этом начальство.
Иногда мне удавалось заглянуть на Трехгорку. Она остановилась в марте 1919 года. Почти все рабочие отправились на фронт. Опустели цехи, молчал некогда столь оживленный двор.
Мои беспрестанные просьбы в конце концов надоели начальству. Меня вызвал комиссар полка и предложил пойти учиться на красного командира. Я расцвел от радости. Но каково же было мое разочарование, когда мне сказали, что эти курсы находятся в Москве. Значит, снова вдали от фронта? А потом, чего доброго, опять оставят для тыловой службы?
Комиссар обещал помочь мне. И вот в начале 1920 года с вещевым мешком за плечами я прибыл в Оренбург для поступления в кавалерийское училище.
«РЕСПУБЛИКА ПУТЬ НАМ УКАЖЕТ»
Военные занятия шли в училище форсированными темпами. Стрельба с лошади и спешившись, одиночная и залпами, рубка шашкой, кавалерийские перестроения, организация боя, умение ухаживать за лошадью…