«Измена» финской социал-демократии, которую оплакивал Куусинен, и по поводу которой сокрушались, и которую осуждали советские историки, была переходом на «национальную» сторону. В другой части Европы национальный фронт был настроен просоветски и прокоммунистически, и одновременно он был антигерманским.
Финское правительство конца 1930-х гг. тоже было антигерманским, но, по мнению Москвы, оно было таким в неподходящее время: когда в 1939 г. Польша была уничтожена, Коминтерн предложил поддерживать мирные усилия Германии. Финны получили от Германии совет уступить Москве, но не сделали этого. После подписания пакта Молотова — Риббентропа и германо-советского договора о дружбе и границах антисоветизм стал одновременно антигерманизмом и наоборот. Ведь дружба этих двух народов, как в октябре официально заявил Молотов, была настоящим братством, скрепленным кровью.
Прежде всего пролилась кровь поляков.
В условиях войны в культурной изоляции еще больше выросла национальная политическая и культурная автаркия Финляндии. Однако пропасть между социальными слоями классового общества с его вопиющими недостатками все-таки сумели преодолеть, так как рассчитывать на чью-то помощь извне не приходилось.
Родившийся в Зимней войне и продолжившийся в войне-продолжении союз «братьев по оружию»54 был ключом к пониманию последующей истории Финляндии.
Этот союз выдержал проверку и в послевоенные годы, то есть в годы опасности55, и остановил коммунистическую волну в Финляндии.
Ведь ситуация в годы войны была поразительной: социал-демократическая партия сражалась вместе с Гитлером. Однако это было парадоксом, который имел вполне естественное объяснение: альтернативой Гитлеру был Сталин. Что же касается Гитлера, то Германия в любом случае была далеко, и мысль о присоединении Финляндии к Германии требовала уже богатой фантазии. Напротив, было совершенно ясно, что Красная Армия пришла бы в Финляндию, если бы ее не остановили, и трудно предположить, чтобы она ушла отсюда добровольно.
С точки зрения коммунистов, трудящиеся Финляндии были на неправильной стороне линии фронта, ведь они сражались против сталинского СССР, который, со своей стороны, представлял самый передовой авангард во всей мировой истории. Если следовать такой логике, то финским коммунистам следовало одобрить и массовые убийства товарищей по партии, осуществленные Сталиным.
Для коммунистов все зло олицетворял Таннер, который уже в 1918 г. предал дело рабочих, отказавшись от насильственной революции.
Символическим противником и антиподом Таннеру стал Куусинен, который в этой роли был уже в 1918 г.
Для большинства поколения фронтовиков демонизация Танкера и выдвижение Куусинена в качестве альтернативы ему все же не были возможны. Тех, то был ликвидирован в СССР и кто погиб при нападении СССР и умер от бомбежек, невозможно было вернуть к жизни. Таннера можно было пытаться демонизировать как пособника врага: классовыми врагами были палачи 1918 г., которых, с точки зрения коммунистов, представляла гитлеровская Германия. Дело затруднялось тем, что как сталинский Советский Союз, так и его представителя Куусинена было трудно представить настоящими друзьями финнов.
Социал-демократов можно было обвинять за их беспринципность, так как они отказывались от насильственной революции и выдвинули умеренные экономические требования. Их легко можно было заклеймить как беспринципных реформистов. Казалось естественным полагать, что чем больше страданий и усилий будет отдано классовой борьбе и свержению классового врага, тем больше можно поставить себе в заслугу. Тем более что к этому обязывала и память о мучениках.
Такое мышление предполагало все же глубокую веру в прогрессивное значение насильственной революции, а ее у поколения фронтовиков не было.
Но зато эта идея хорошо воспринималась радикалами больших возрастных групп56. В 1970-х гг. молодые тайстовцы57, которые шли по пути, начертанному Куусиненом, и верили, что он ведет «вперед», демонизировали Таннера и его единомышленников и реабилитировали восстание 1918 г.
Социологическое мышление, характерное для 1960-х гг при объяснении прошлого мало интересовалось событиями политической истории. Первостепенный интерес для него представляли народные массы и социальные процессы, а также закономерности, которые любой мог найти mirabile dictu58 в советских учебниках, которых в Финляндии всегда было достаточно, но предлагаемая ими истина по какой-то мистической причине всегда отторгалась обществом.
55
Под этим названием в финской историографии известны 1944-48 гг., когда существовала опасность захвата власти коммунистами.
57
Название, использованное в отношении промосковски настроенной учащейся молодежи, происходит от имени руководителя промосковски настроенной партийной фракции Тайсто Синисало.