7. ПЕРСПЕКТИВЫ ТРЕТЬЕЙ РЕСПУБЛИКИ
ФИННЫ, СТАЛИН И ИСТИНА
Отношение финнов к Сталину можно кратко охарактеризовать тем, что оно было таким же, как их отношение к истине.
В довоенное время, в годы войны и в конце 1940-х гг., когда финская культура отвергала «неодемократию», отношение к сталинистскому понятию истины было безусловно отрицательным. Финны смогли наглядно и ощутимо убедиться в том, что рабство оставалось рабством и тогда, когда его называли свободой, война была войной, а мир был миром вне зависимости от того, в какой упаковке это предлагалось. Также независимость была независимостью, а зависимость зависимостью, сколько бы ни говорили о «добровольном и честном союзе», о «демократической республике» и об объединении родственных народов. И, наконец, честные люди всего мира думали то, что думали, независимо от того, что СССР всех их объявил своими сторонниками. Так же было и в Финляндии. Следует отметить, что к тем, кто поддерживал коммунизм, искренне верил в него, не относились доброжелательно или с симпатией как к заблудшим. Как сказал Исай Берлин, людей, верящих в такое безрассудство, считали тем более опасными, и, кроме того, не было никакой особой причины верить в их добрые намерения, принимая во внимание, какова была в действительности программа коммунизма как в восточной стране, так и в Восточной Европе и какова она была бы в Финляндии по обещаниям Куусинена и Эйкия.
В 1950-х гг. произошел прорыв в мышлении. Поколение сердитых молодых людей, нигилистов (как Базаров Тургенева), восприняло релятивизм в «абсолютном» значении (ссылаюсь на Исайя Берлина) и стало применять его при анализе прошлого и настоящего Финляндии. Согласно такому подходу, отношение СССР к разным проблемам было априори такими же правильными и справедливыми, как и собственно финское, по сути, даже гораздо больше, так как финны не должны были забывать о реальном соотношении численности населения, которое составляло 1:50. При благосклонном отношении Кекконена это мышление стало своеобразным краеугольным камнем государственной идеологии.
Финское обывательское политическое мышление перед войной было в значительной степени «бинарным»: оно видело лишь истину и ложь, правильные и неправильные возможности и вряд ли признавало целесообразность добродетелью.
Во время войны-продолжения сотрудники Государственного информационного центра пытались научить финнов думать реально-политически, как это делалось везде: политическая система Германии была ее внутренним делом, и финнов это не касалось. Для них было важно лишь то, что она была врагом их врага.
Мысль о разных равноценных действительностях, в том числе, и действительности Сталина — стала у финнов популярна благодаря позитивизму и тезису верификации (центральным понятием философии логического позитивизма был тезис верификации, согласно которому имеющими смысл считались лишь те утверждения, содержание которых можно было конкретно подтвердить. Например, существование Бога не относилось к таковым.)
Она возникла как реакция нигилистов на «устаревшее» и «непонятное» мышление (точно так же как, по мнению футуристов, классическая культура была устаревшей). Вместо истины, доброты и красоты хотели изобрести что-нибудь новое — и кто мог утверждать, что это было бы лучше или хуже, чем какие-нибудь другие ценности. В сущности, истины, добра и красоты можно было, вероятно, достичь и диалектическим путем, то есть максимализируя ложь, зло и уродство.
Усвоив релятивизм, молодежь была готова на популярном уровне воспринимать монистическое заблуждение, подразумеваемое Исаем Берлиным. Подлинно сталинистская мысль о мире как о качелях, согласно которой у каждого поступка есть своя этическая ценность, и прогрессивность уравновешивается таким же количеством реакционности, в 1970-е гг. была довольно быстро усвоена большим послевоенным поколением. Великая идея предыдущего десятилетия о приоритете социальных процессов была хорошей почвой для нее.
Если рассматривать исторические процессы с этих позиций, то можно отметить, что с точки зрения ожиданий и результата все имеет свою цену. Что же касается соотношения двух равноправных истин, как, например, борьбы красных и белых в 1918 г., худшей стороной была та, которая стала причиной большего числа смертей, и та, чье количество зла можно подсчитать.
Если же принять «прогрессивную» точку зрения и предположить, что прогресс был на стороне красных, как это делалось в 1970-х гг., баланс изменится самым решительным образом.