Поскольку одной из основ сталинизма, как было отмечено, было стремление к максимальному контролю над подданными, естественно и даже неизбежно этот же принцип стали распространять и на людей, которые прибыли прямо из стана «классового врага». Все перебежчики оказывались сначала в фильтрационных лагерях, где пытались разоблачить агентов чужого государства — которых действительно обнаружилось некоторое количество., — и после этого их размещали на достаточном расстоянии от погранзоны, часто в глухих, изолированных местах, и распределяли на работы, наименее безвредные с точки государственной безопасности. Эти далекие лесопункты на практике оказывались лишенными даже самого необходимого: не было посуды, хлеба, керосина, да и ничего другого, не говоря уже о медицинском обслуживании и культурном досуге. Перебежчики явно были низшей кастой финнов в Восточной Карелии, ведь они уже сами по себе были подозрительны, у них не было славной репутации политических беженцев, как, например, у красных 1918 г. — политическим беженцам СССР уже по своей конституции обязывался предоставлять убежище, — не было у них и таких денег, и профессионализма, как у американских финнов, благодаря чему последним часто удавалось устроить свою жизнь более или менее сносно. Участью перебежчиков почти без исключения была суровая нужда, бездонное отчаяние и горечь, часто болезни и смерть детей от голода. Бесчисленные письма, разосланные ими в различные инстанции — в газеты, партийные органы, к руководству, которые и сейчас можно прочитать в разных российских архивах, свидетельствуют об их глубочайшем разочаровании.
Следующей большой волной финской иммиграции, по времени совпавшей с перебежчиками, но резко от них отличавшейся, были американские финны18.
Как говорится в старом анекдоте, компартия США состояла на 70 % из финнов, на 20 % из негров, а остальные были агентами ЦРУ. Это, возможно, преувеличение, но доля правды в этом есть. Финны не зря считались в Америке радикалами. Уже в начале 1920-х гг. в Россию приехало несколько энтузиастов строить социалистическое общество, которые довольно хорошо преуспели в этом. В Южной России, на Дону одной из самых преуспевающих была коммуна «Kylvaja» («Сеятель») из Сиэтла. Билл Копеланд писал, что «паломники» приезжали и в Восточную Карелию с благими намерениями, но их производственная деятельность закончилась, едва успев начаться, а оборудование поржавело и пришло в негодность.
Основная масса переселенцев прибыла в начале 1930-х гг. все же в результате настоящей вербовки, так как установленные для Карельской автономной республики планы лесозаготовок предполагали наличие довольно большого количества новой рабочей силы, которая должна была быть еще и профессионально подготовленной.
Таковая нашлась в Америке и, как замечательно показал в своем исследовании Рейно Керо, она принесла с собой новую лесозаготовительную технологию. Даже уже новая разновидность пилы — pokasaha-лучковая пила — и топор смогли значительно улучшить производительность труда в лесу. Правда, это еще не отвечало честолюбивым целям центрального руководства, согласно которым работы должны были быть механизированы и даже электрифицированы. В небольших размерах предпринимались попытки осуществлять механизацию, но это не принесло ожидаемых результатов.
Тем не менее в 1931–1934 гг. шесть тысяч «американцев» прибыло в Восточную Карелию, и в большинстве случаев они были расселены по так называемым лесопунктам в глуши. Это было шоком для этих модно одетых и привыкших к жизненным удобствам американцев, шоком еще большим, чем для переселенцев из Финляндии. На доллары и драгметаллы можно было приобрести дополнительное питание и некоторые другие вещи, которые были недоступны обыкновенным людям, но картина нового общества в целом была ужасающая. От равноправия не было и следа в этой стране, где распределение товаров было организовано по многоступенчатой шкале и где привелигированных было в различных слоях общества сколько угодно. Хотя американским финнам и удалось за свои доллары приобрести себе сомнительный титул «молочного кулака» (то есть человека, который мог себе позволить пить молоко), лучшие квартиры и огромное количество врагов и завистников, их реакцией на социалистическую действительность было чувство ужаса и уныния. Те, кто сохранил свои паспорта — всех пытались уговорить сдать их, — стали вскоре стремиться обратно на родину. Часть все же осталась, и многие из них в конце 1930-х гг. погибли так же, как и красные, перебежчики и ингерманландцы.