В целом в Финляндии культурная атмосфера не была фашистской и даже близкой к ней. Она была консервативной и во многом отражала немецкий, в некоторой степени даже гегельянский взгляд на культуру, который находился в явном и частично даже в осознанном противоречии с либеральными течениями, которые исходили от французов и англосаксов, а также из Веймарской Германии.
Популярный в Европе после первой мировой войны термин «культурный кризис» был популярен и в Финляндии. В кризисе было прежде всего немецкое Kulturtragertum21, — элитное направление, подчеркивающее вечные ценности, к которому у нас относились многие представители интеллигенции от Арви Кивимаа до Эйно Сормунена. Но все же этот кризис в Финляндии не был так ощутим, так как наша студенческая молодежь, которая в основном происходила из крестьянской среды и духовенства, редко проявляла заинтересованность в отношении консервативных ценностей. В своих наиболее радикальных проявлениях студенты поддерживали ценности явно фашистского толка, а малочисленные либералы или левые движения были в явном меньшинстве.
Профашистские взгляды АКС были в основном лишь чисто внешней оболочкой. В действительности же его члены по мере своего взросления становились членами самых различных партий, от партии Патриотического народного движения до социал-демократов. Следует отметить, что, с точки зрения либерального наблюдателя, 1930-е гг. были такими удручающими из-за своей дискурсивности (рассудочности): слабого резонанса радикальных и либеральных идей. Например, АКС не было лишено социальных идей, но это движение было в первую очередь националистическим и рассматривало все остальное с точки зрения этого принципа.
В 1996 г. вышла интересная работа Хейкки Миккели, в которой он говорит, что под кризисом культуры в Финляндии в межвоенный период понимали прежде всего кризис морали. Господствующим было классическое понятие культуры, согласно которому культурой считалось стремление к истине, добру и красоте. В соответствии с этим культура понималась как иерархическая лестница, ведущая от низкопробной культуры или от антикультуры к высшей элитарной культуре. Такому пониманию противостоит другое, по своему происхождению англо-американское, понимание культуры, которое признает эвдемонизм и гедонизм, массовую культуру, чувственность и витализм. Можно сказать, что противопоставлены были высокая классическая культура, которая и должна была оставаться принадлежностью небольшой элитной группы, и, если так можно выразиться, «массовая культура», которой хотели заниматься массы, но которую власть регламентировала и выдавала им понемногу, наказывая их при этом налогами на развлечения и стремясь в то же время воспитывать вкус у масс и поднимать их на более высокий уровень цивилизации, к сияющим там вершинам высокой культуры.
Модное течение, подобное витализму, которое было и у нас достаточно сильно, например, в литературе, было явно элитарным, но в привилегированных кругах оно воспринималось как порождение варварских масс и как их олицетворяющее направление. Возможно, образ пьяного и беспутного солдата свободы заставлял их предполагать, что по своему характеру оно также и большевистское.
С точки зрения классических идеалов истины, доброты и красоты, витализм и приравниваемые к нему другие идеалы, своего рода психоаналитические, подчеркивающие иррациональное либидо, воспринимались как воинствующее варварство. Их с легкостью и явной маниакальностью связывали также с Коминтерном и с проповедуемой Литвиновым идеей народного фронта, которая, например, во Франции была популярна в среде модных интеллектуалов.
В Финляндии «культурный большевизм» вызывал ужас, не считая небольшого круга левых, к которому относились нашмер, Хелла Вуолийоки и Рауль Палмгрен, и довольно незначительного либерального течения, которое представляли Мат Салонен (Курьенсаари) и газета «Nikypaiva».
В отношении Хеллы Вуолийоки и некоторых других подозрения в «большевизме» были вовсе не напрасными Как свидетельствуют воспоминания Елисея Синицына, многие из них были тесно связаны с разведслужбами СССР. Прежде всего это касалось Хеллы Вуолийоки, которая, вероятно, лично встречалась со Сталиным и у которой была любовная связь с высокопоставленным чекистом Трилиссером (Москвиным), который впоследствии занимался чисткой финских коммунистов.