Однако после обнародования сталинских директив по борьбе с "безродными космополитами" и рассылки "Закрытого письма ЦК ВКП(б)" возможности в нанесении удара по Жебраку и вообще по генетикам неимоверно возросли. Лысенко не надо было учить, в каком направлении строить нападки. И тем не менее несколько месяцев развить атаку не удавалось. Идеологией в стране ведал А. А. Жданов, а его отношение к Лысенко было неодобрительным, и поскольку руководители прессы запрашивали позволения на публикацию особо разоблачительных материалов у Жданова, хода им не давали.
Однако во второй половине 1947 года роль А. А. Жданова в верхнем эшелоне власти начала ослабевать. Он видимо и сам морально устал от постоянного нажима на него Сталина, требовавшего всё больше разнообразить методы идеологической войны против инакомыслия в среде интеллигентов. А Жданов и себя признавал частью интеллигенции и копил в себе раздражение, которое выплеснуть было некуда{61}. Любое проявленное явно несогласие со сталинской линией могло привести к немедленной катастрофе: Сталин расправлялся с такими людьми безжалостно и незамедлительно. Этот душевный надрыв отнимал огромные силы у Жданова и подтачивал его здоровье. Как позднее отмечал в мемуарах Н. С. Хрущев, А. А. Жданов начал пить, у него развилась стенокардия, и он всё с большим трудом выполнял функции идеологического цепного пса.
Важным для изменения отношения в ЦК партии к Лысенко стало то, что 24 мая 1947 года Сталин решил назначить нового "гауляйтера" на роль главного идеолога Кремля, потеснив Жданова-старшего с этой позиции. Секретарем ЦК по идеологии был утвержден новый выдвиженец Михаил А. Суслов. Хотя А. А. Жданов формально остался на какое-то время на своей должности секретаря ЦК, его обязанности начали переходить к Суслову, а того Сталин предупредил, что Лысенко остается в фаворе и что его надо защищать. Суслов полностью подчинился приказу Сталина (оставаясь до смерти Лысенко его защитником), и в Управлении пропаганды и агитации ЦК, где антилысенковские настроения зрели и ширились, в мгновенье ока тенденция сменилась на обратную.
Затем произошло еще одно назначение, сильно облегчившее Лысенко борьбу с оппозицией. В то время Сталина заботило выстраивание нужного ему курса в центральной печати, и им овладела новая затея: создать печатный орган, который был бы для видимости независимым от властей выразителем "мнения масс", но выполняющим сталинские императивы. О своем желании Сталин рассказал писателям на упомянутой выше встрече 14 мая 1947 года (6), когда он пояснил, что хотел бы использовать для этого "Литературную газету". Её надо было превратить во всесоюзный рупор интеллигенции, усилив редколлегию, подняв тираж и позволив приобрести даже некий облик независимости. Сталин нашел, кому следовало поручить руководство самым ответственным отделом в редакции — науки и культуры. Во второй половине августа 1947 года он привлек человека, который помог ему свалить Деборина в 1930 году, разделаться с "умниками" Стэном, Каревым и другими в последующие годы, разгромить генетиков и ославить Н. И. Вавилова в 1939 году, словом, в который раз он использовал верного в услужении академика АН СССР, члена ЦК ВКП(б) и депутата Верховного Совета СССР Мрака Борисовича Митина. А уж кто жаждал реванша в споре с генетиками, так это Митин, вписавший свое имя в число главных гонителей генетики и именно так отмеченный в письмах Маленкову Жебраком.
Заняв должность заведующего отделом науки и культуры и члена редколлегии "Литературной газеты", Митин быстро приступил к действиям. Он заказал статью с разоблачениями Жебрака писателю Геннадию Фишу (автору книжки о лысенковских нововведениях "Вредная черепашка и теленомус", напечатанной в 1939 году, и давнему знакомому Презента еще с той поры, когда Фиш учился на факультете общественных профессий Ленинградского университета). Текст у Фиша получился отменным — с оскорблениями в адрес Жебрака. Но одного имени Фиша для мощного удара было маловато. Поэтому Митин позвонил известным в стране поэтам — А. Твардовскому и А. Суркову, попросив их подписаться под опусом Фиша. Оба поэта ровным счетом ничего в генетике не понимали, но перечить члену ЦК партии не посмели, и 30 августа 1947 года в "Литературной газете" появилось письмо за тремя подписями (7), в котором, в частности, говорилось:
"Мы оставляем в стороне противоречие между утверждением Жебрака о том, что Лысенко является только агрономом-практиком, и обвинением того же Лысенко в "чистой умозрительности". Но нельзя не возмутиться злобным, клеветническим заявлением Жебрака о том, что работы Т. Лысенко, по существу, мешают советской науке и что только благодаря неусыпным заботам Жебрака и его единомышленников наука будет спасена. И залог этого спасения А. Жебрак видит в том, что он не одинок: "Вместе с американскими учеными, — пишет Жебрак в журнале "Сайенс", — мы, работающие в этой же научной области в России, строим общую биологию мирового масштаба". С кем это вместе строит Жебрак одну биологию мирового масштаба?…