Жебрак позвонил Кафтанову, известил его, что болен, что у него есть врачебное заключение о необходимости находиться на постельном режиме. Тогда 1 ноября Кафтанов отправил с нарочным письмо А. А. Кузнецову, в котором известил секретаря ЦК, что Жебрак злобно манкирует болезнью, скрываясь от суда советской общественности (25). Кузнецов начертал резолюцию на письме министра с просьбой распорядиться срочно созвать суд чести — "Согласен" (26). Суд собрался, но Жебрак опять не явился. Тогда члены суда послали Кузнецову жалобу на безобразное поведение Жебрака и попросили оказать на него, члена партии, воздействие. Они также сообщили, что якобы ранее Жебрак сам назвал дату 30 октября, когда он приедет на суд, но, по их словам, в тот день он позвонил в министерство и сказал, что, обдумав всю ситуацию, решил на суд вообще не являться.
Тогда Кузнецов приказал сотруднику аппарата ЦК Баранникову, который раньше поддерживал контакты с Жебраком, разыскать последнего и приказать ему явиться на суд. Это было сделано, и 21 и 22 ноября 1947 года "Суд чести" над Жебраком состоялся. Он начался в присутствии огромного числа созванных со всей Москвы слушателей. Было разослано 1200 извещений сотрудникам научных и правительственных организаций, около 1100 человек собрались в Большом зале Политехнического музея в центре Москвы (правда, на второй день число зрителей уменьшилось до 800). Ни одного из критиков Лысенко (Константинова, Сабинина, Лисицына или Радаеву) на суд не допустили. Слово было предоставлено только тем, кто уже показал себя сторонниками линии на осуждение "пресмыкательства перед Западом". Жебрак несколько раз просил суд ознакомить присутствующих с его статьей в американском журнале, чтобы убедить их в том, насколько он был патриотичен, но Кочергин с ожесточением в голосе каждый раз просьбу отвергал. Турбин изо всех сил старался опорочить Жебрака, используя звонкие политиканские наскоки, бичуя с размахом и Жебрака, и заслуженных американских ученых, и генетиков вообще{65}. Антон Романович умело и спокойно оборонялся, и жесткого решения в отношении его принято не было. 27 сентября 1947 года "Суд чести" объявил ему общественный выговор, добавив, что решение на 5 страницах будет "приобщено к личному делу профессора Жебрак А. Р." (27).
Такое завершение процесса не могло удовлетворить ни Лысенко, ни Митина. А их ждало еще одно серьезное поражение. В начале октября на биофаке МГУ была проведена представительная научная конференция, на которую съехались ученые со всей страны. На ней с докладами выступили крупнейшие ученые — академик И. И. Шмальгаузен, профессора А. Н. Формозов и Д. А. Сабинин. Они аргументированно, логично и без малейшего налета демагогии рассмотрели взгляды Лысенко, представив аргументы, показывающие полную их ненаучность. Интерес к конференции был огромным. Заседания шли в самой большой — Коммунистической аудитории МГУ, и зал, тем не менее, был переполнен. Как позже была вынуждена признать даже "Литературная газета", в зале находилось более 1000 человек (28). Председательствовавший несколько раз приглашал сидевших в зале сторонников Лысенко выступить с ответом на критику, но те отмалчивались. В том же году Издательство МГУ выпустило сборник докладов на конференции. Через две недели после её завершения Митин ответил на "очередную вылазку вейсманистов-морганистов" в "Литературной газете", опубликовав 18 октября 1947 года свое интервью с Лысенко. Последний под видом осуждения буржуазных ученых Запада откровенно предупреждал оппонентов, что их действия могут быть расценены как политически вредные (29). Лысенко утверждал, что его оппоненты — это придатки и слуги растленной буржуазной науки, приспешники буржуазии. Значимость высказываниям Лысенко придавало то, что Митин, подписавшийся как корреспондент "Литературной газеты", возвеличивал Лысенко ("…главное — Ваши научные доклады не просто "точка зрения": они подтверждены богатейшей практикой").
В этот момент Сталин решил, что пришло время придать гласность письму, посланному ему в конце лета академиком Лысенко и 25 ноября 1947 года разослал записку Лысенко всем членам Политбюро и секретарям ЦК, двум министрам правительства (а также академику Цицину, которого видимо считал сторонником Лысенко):
"№П44. 25 ноября 1947 года.
Членам и кандидатам в члены политбюро ЦК ВКП(б): тт. Андрееву, Берия, Вознесенскому, Ворошилову, Жданову, Кагановичу, Маленкову, Микояну, Молотову, Сталину, Хрущеву, Булганину, Косыгину, Швернику. Секретарям ЦК ВКП(б): тт. Кузнецову, Попову, Суслову, тт. Бенедиктову, Скворцову, Цицину.