Шепилов рассказывал это мне сразу после выхода в свет второй части моей статьи о Лысенко в "Огоньке" (20) (разговор с ним состоялся 4-го января 1988 года). У меня нет оснований не доверять Шепилову, но и проверить правоту его слов сегодня вряд ли кто может. Об этом же заседании мне рассказывал пятью неделями раньше у меня дома Ю. А. Жданов (21). Он также присутствовал на заседании, но какие-либо детали сообщить отказался, сославшись на то, что сидел далеко от Сталина, а тот будто бы говорил тихо, поэтому он мало что расслышал. Жданов сказал мне лишь, что ему было предложено написать объяснительную записку, что он и сделал через несколько дней{67}. Одна деталь в рассказе Жданова была, впрочем, странной: он обронил фразу о том, что на этом майском заседании его очень подвел Шепилов, будто бы отказавшийся взять на себя ответственность за разрешение читать эту лекцию. Во время беседы 5 января 1988 года Жданов добавил, что по его сведениям в Московский горком партии было спущено сверху указание примерно наказать его. Но события развивались столь стремительно, что никакого взыскания горком наложить просто не успел. Не собиралась ни разу и назначенная Сталиным комиссия: вождь повел защиту Лысенко самостоятельно.
31 мая и 1 июня Сталин принимал участие в обсуждении кандидатур на получение очередных Сталинских премий по науке и изобретательству и опять вернулся к лекции Ю. А. Жданова:
"Ю. Жданов поставил своей целью разгромить и уничтожить Лысенко. Это неправильно: нельзя забывать, что Лысенко — это сегодня Мичурин в агротехнике. Нельзя забывать и того, что Лысенко был первым, кто поднял Мичурина как ученого. До этого противники Мичурина называли его замухрышкой, провинциальным чудаком, пустырем и т. д.
Лысенко имеет недостатки и ошибки, как ученый и человек, его надо критиковать, но ставить своей целью уничтожить Лысенко как ученого, значит лить воду на мельницу жебраков" (23).
Итак, вскоре Лысенко был вызван к Сталину. О некоторых подробностях их беседы мне согласно рассказывали в 1970-х годах приближенные Лысенко. Он внутренним чутьем уловил, что отношение к нему Сталина не такое уж плохое, и решил этим воспользоваться. Он пообещал в кратчайшие сроки завершить работу с ветвистой пшеницей. Но выставил одно условие: чтобы его не травили, не позорили, а хотя бы немного помогали, и чтобы всякие критиканы, всякие теоретики и умники, не о благе Отечества пекущиеся, а лишь на Запад ежеминутно оглядывающиеся, больше ему не мешали. Лысенко повторил, что если вместо мичуринского учения по-прежнему основывать биологические исследования на иной, формальной генетике, то страна потерпит огромный ущерб. А вот если формальную генетику запретить как науку идеалистическую, буржуазную, крайне вредную для дела социализма, то мичуринцы воспрянут, быстро свое дело развернут и смогут пойти в бой за повышение урожайности всех культур. Заодно Лысенко попросил назвать новый сорт пшеницы "Сталинской ветвистой".
Такой подход Сталину понравился (24). Падение Лысенко было предотвращено. Как вспоминал Ю. А. Жданов, Сталин на уже упомянутом заседании по присуждению Сталинских премий,
"…неожиданно встал и глухим голосом неожиданно сказал:
— Здесь один товарищ выступил с лекцией против Лысенко. Он от него не оставил камня на камне. ЦК не может согласиться с такой позицией. Это ошибочное выступление носит правый, примиренческий характер в пользу формальных генетиков" (25).
Глава 27. Сталин приказывает окончательно запретить генетику в СССР
"В истории лысенковщины определяющими были те условия, которые создавала партия [большевиков] Строго говоря, история лысенковщины — не глава из истории науки как таковой, а глава истории партии".