Через год после Августовской сессии ВАСХНИЛ Сталин приказал Сектору науки ЦК партии созвать объединенную сессию АН и АМН СССР, на которой, одна из старейших большевичек, 79-летняя Ольга Борисовна Лепешинская объявила о возможности образования клеток из неживого вещества.
Лепешинская родилась в 1871 году в Перми и была на четверть века старше Лысенко. В 1894 году она стала посещать марксистские нелегальные кружки, познакомилась там с Пантелеймоном Николаевичем Лепешинским и вышла за него замуж. В 1903–1906 годах они жили в эмиграции в Женеве одновременно с Лениным. Встречавшийся с ними там Н. Валентинов-Волин вспоминал, что о муже Лепешинской "Ленин всегда говорил с добродушной усмешкой. Он очень скептически относился к литературным способностям и желанию Лепешинского писатьи Может быть, поэтому Лепешинский при всей его верности "Ильичу" не сделал большой карьеры после Октябрьской революции", а Ольгу, которая организовала столовую для большевиков, в которой работала жена Валентинова, он характеризовал так:
"В 1904 году Ольге Борисовне — (не представляю ее себе иначе как только вооруженной большой зубочисткой) было 33 года… Лет десять перед тем она была на фельдшерских курсах и этим ее медицинское образование ограничивалось. Повышенным уровнем общего развития она никак не могла похвалиться и никаких позывов к наукам, в частности, к биологии — тогда не обнаруживала. Она была из категории женщин, называемых "бой-бабой", очень практичной, с большим апломбом изрекающей самые простецкие суждения по всем решительно вопросам. Ленин, узнав, что она хорошо зарабатывает в организованной ею столовой, заметил: "С нею (Ольгой Борисовной) Пантейчик не пропадет"" (1).
Такой же предпринимательский эксперимент она повторила и позже, возвратившись в Россию, где в 1910 году в Щелково под Москвой они с мужем открыли "столовую для студенток курсов, где училась я", — вспоминала она (2). После 1917 года она несколько месяцев работала ревкомиссаром на станции Подмосковная, затем в 1918 году "заведовала туберкулезной секцией школьно-санитарного дела", а с 1919 года, преподавала в Ташкенте, а затем в Москве (не указывая предмет преподавания). В 1926 году она напечатала брошюру "Воинствующий витализм" (3), в которой раскритиковала учебник гистологии известного ученого Гурвича{75}. Брошюра содержала примитивные суждения. Например, автор объявила, что клетки делятся не в силу сложных закономерностей развития, а в результате простой механической причины — переполнения их молекулами. В конце брошюры она перешла на язык политического доноса и призвала принять карательные мер против профессоров-идеалистов:
"Если… тот или иной профессор советской высшей школыи становится "по ту сторону", если он кормит университетскую молодежь идеалистическими благоглупостями, если он толкает научное сознание этой молодежи в сторону той или иной разновидности идеализма, он должен быть, во имя классовых интересов пролетариата призван к порядку…" (4).
Через два года она напечатала еще одну брошюру, названную "Зачем нужна диалектика естествоиспытателю?" (5), в которой объявила, что разобралась в том, как растут и развиваются кости в организме. Объяснение (никакими опытами не подтвержденное) гласило, что кости элементарно обособляются от мягких тканей в результате "простого по своей природе физического процесса… — ассимиляции извести, солей кальция и других солей" тканями, испытывающими на себе повышенное давление извне. Через два с половиной года она не менее решительно объявила, что открыла у животных клеток массивные оболочки (6), которые никто из ученых до нее узреть не смог. В 1934 году она потрясла ученый мир еще более сенсационным результатом: ей якобы посчастливилось обнаружить процесс превращения неживого в живое. Она уверяла, что можно растереть в ступке желтки яиц птиц до кашицеобразного состояния, затем оставить эту кашице на время — и в ней зародятся снова живые яйца таких же птиц!
Естественно, что на публикации Лепешинской последовала спокойная, но уничтожающая критика таких корифеев науки, как Н. К. Кольцов (7), профессор-биохимик А. Р. Кизель и других. Временно Лепешинская примолкла.
Но в середине войны с фашистской Германией она сумела каким-то образом "протолкнуть" к Сталину свои рукописи. Тот посмотрел их и вмешался в споры ученых, как это он уже неоднократно делал. Вспоминая о помощи, пришедшей от Сталина, Лепешинская писала:
"В самый разгар войны, целиком поглощенный решением важнейших государственных вопросов, Иосиф Виссарионович нашел время познакомиться с моими работами еще в рукописи и поговорить со мной о них" (8).