"Некоторые статьи, прочитанные еще в студенческие годы, запоминаются на всю жизнь из-за того чрезвычайного интереса, который они в нас возбудили" (2).
Подобные отклики Эдриан делал и в 1970-е годы.
Бериташвили заслуженно считался в мире одним из основоположников зоопсихологии. Его перу принадлежало несколько ценившихся специалистами книг, его почитали и уважали как крупнейшего эксперта в области изучения механизмов работы нервной системы, рефлекторных реакций, реактивности периферической и центральной нервных систем, а в 1947 году на Международном конгрессе физиологов в Оксфорде его доклад о психонервной деятельности высших животных был встречен с большим интересом как европейскими, так и американскими физиологами. Его вклад в разработку учения о формировании сознания был признан неоспоримым, а главная мысль, что в сознании животных обучение идет с помощью восприятия и запоминания внешних образов предметов и явлений, с которыми животные сталкиваются, прочно доказанным. В Советском Союзе он был избран академиком АН СССР и АН Грузинской ССР.
Однако идеи Бериташвили были далеки от разговоров советских адептов диамата и поверхностных рассуждений о сознании. Диаматчики характеризовали его отрицательно. В 1947 г. одновременно в Тбилиси и Москве Бериташвили опубликовал небольшую книгу (4), в которой объяснил смысл его центральной концепции, согласно которой не одни повторяющиеся события, создающие по Павлову условные рефлексы, формируют сознание. Именно закрепление в мозге образов внешнего мира — психонервная деятельность — более важна для формирования типов поведения высших позвоночных животных, считал он. Ю. А. Жданов сделал большую ошибку, опубликовав критическую рецензию на эту книгу и на работы психолога А. Н. Леонтьева в газете "Культура и жизнь" (21 сентября 1948 г.), а X. С. Коштоянц в конце сентября 1948 года на Первом Закавказском съезде физиологов заявил, что раз концепцию Бериташвили критикует заведующий отделом науки ЦК Ю. А. Жданов, то эта концепция вредна. "Под влиянием этой критики на мою книгу, — писал позже Бериташвили, — здесь в Тбилиси потеряли голову, особенно после статьи Жданова в газете "Культура и жизнь". Все обвинения этой газеты огульно повторяются на заседаниях и никакие мои объяснения не помогают, не принимаются во внимание".
В свое время Павлов решил, что от изучения выработки условных рефлексов путем повторения одинаковых раздражителей и стимулов нужно пойти дальше — узнать, сохраняются ли выработанные заново условные рефлексы в наследственной памяти, наследуются ли они потомками тех животных, которые прочно усвоили эти новые поведенческие реакции. С этой целью он поручил одному из учеников изучить возможность такого наследования и во время поездки на Запад объявил, что в его лаборатории наследование рефлексов доказано.
Тогда к Павлову в Колтуши приехали Н. К. Кольцов с женой (изучавшей поведенческие реакции) и провели несколько часов в беседе на эту тему, призывая более тщательно спланировать опыты, продумать постановку контрольных экспериментов, которые бы исключили возможность ошибки. Павлов прислушался к советам Кольцова, сотрудники в Колтушах повторили опыты и и убедились, что вывод о наследовании условных рефлексов был ошибочным. Нет такого наследования. Павлов заинтересовался генетикой, понял её важность и даже распорядился установить в Колтушах перед зданием его института не один, а два памятника: один — главному объекту его экспериментов, собаке, а второй — Иоганну Грегору Менделю, создателю генетики (памятник Менделю после позорной сессии ВАСХНИЛ уничтожат).
Правда, о ненаследуемости условных рефлексов Павлов объявил только в лаборатории. Сообщение одного из слышавших его заявление появилось в советской газете, но за своей подписью Павлов до смерти, наступившей в 1936-м году, ни слова напечатать не успел.
Для Сталина же вопроса о том, наследуются ли вырабатываемые у человека нормы поведения, не было. Он не раз называл аксиомой, что незаменимых нет, что все люди лишь "винтики в государственной машине", их можно заменять, подгонять к системе, настраивать и налаживать, а результаты настройки и наладки должны передаваться следующим поколениям. Условные рефлексы должны непременно наследоваться, среда не только формирует сознание нового СОВЕТСКОГО, СТАЛИНСКОГО человека, но и должна оставлять след в поведении следующих поколений страны. Он полагал, что лишь всякие там зарубежные вейсманисты-морганисты отрицают это краеугольное положение, поэтому пора навести порядок в физиологии высшей нервной деятельности и объявить принародно устами ведущих советских физиологов, что советская наука полностью обосновала вывод о наследуемости условных рефлексов. Бесконечные разговорчики вейсманистов-морганистов о том, что среда не влияет на гены, что она не может изменять природу человека, нужно было окончательно отбросить, чтобы добиться и в этой сфере — важнейшей для борьбы за воспитание советских людей — установления примата социалистической идеологии.