Я просил бы Вас, товарищ Сталин, ознакомиться с моей запиской, посвященной этому важному вопросу" (8).
В приложенной к письму записке Жданов назвал троих обвиняемых (наверняка предварительно получив от тестя указание, кого следует определить поименно): Леона Абгаровича Орбели (1882–1958), Лину Соломоновну Штерн (1878–1968) и Ивана Соломоновича Бериташвили (1875–1974). Все трое были людьми в советской и мировой науке видными и признанными.
Через неделю Сталин ответил Жданову, разослав копии своего письма еще нескольким членам Политбюро (грузина Бериташвили он именовал на русский манер Беритовым):
"Товарищу Жданову Ю. А.
Получил Ваше письмо об академике Павлове и его научном наследстве.
Я рад, что Вы взялись за дело академика Павлова. У меня нет разногласий с Вами ни по одному из вопросов, возбужденных в Вашем письме. Ваша оценка теории великого русского ученого, как и оценка его противников, я совершенно правильны.
По-моему, наибольший вред нанес учению академика Павлова академик Орбели. Фарисейски именуя себя главным учеником Павлова, Орбели сделал все возможное и невозможное для того, чтобы своими оговорками и двусмысленностями, бесчестным замалчиванием Павлова и трусливо замаскированными вылазками против него развенчать Павлова и оклеветать его. Чем скорее будет разоблачен Орбели и чем основательнее будет ликвидирована его монополия, — тем лучше.
Беритов и Штерн не так опасны, так как они выступают против Павлова открыто и тем облегчают расправу науки с этими кустарями от науки.
Наиболее верным и толковым последователем Павлова следует считать академика Быкова. Правда, он, кажется, несколько робок и не любит "лезть в драку". Но его надо всемерно поддержать и, если у него хватит мужества, нужно устроить дело так, чтобы он полез в драку, объяснив ему, что без генеральной драки нельзя отстоять великое дело Павлова.
Я согласен с Вашими выводами и даже готов возвести их в куб.
Теперь кое-что о тактике борьбы с противниками теории академика Павлова. Нужно сначала собрать втихомолку сторонников академика Павлова, организовать их, распределить роли и только после этого собрать то самое совещание физиологов, о котором Вы говорите, и где нужно будет дать противникам генеральный бой. Без этого можно провалить дело. Помните: противника нужно бить наверняка с расчетом на полный успех.
Хорошо было бы заручиться поддержкой Вавилова и других академиков. Также хорошо было бы иметь на своей стороне министра здравоохранения Смирнова. Недели две тому назад я имел беседу со Смирновым, и мне кажется, что он поддержит это дело.
6 октября 1949 г.
Привет (И. Сталин) (9).
Своим письмом Сталин доказал еще раз, каким он был незаурядным мастером широкомасштабных интриг и политических провокаций. Пусть он писал не кому-то, а новому члену его собственной семьи и стесняться было не к чему, но ведь как ярко писал! Даже язык его поучений молодому политическому начальнику был чересчур откровенным: "собрать втихомолку соратников", "распределить роли", "бить противника наверняка", а не "робко" и тому подобное. Мне вспомнилось, как он учил Митина и прочих в декабре 1930-го года, и готов повторить еще раз, что в моих глазах такой язык представляется блатным языком пахана бандитской стаи, хотя могут найтись люди, которые скажут, что паханы говорят более грубым и просто матерным языком. Но для главы страны, человека, любящего представлять себя утонченным интеллигентом, якобы читающим в день по 250–300 страниц разных книг, завсегдатая оперы и театральных представлений, друга Пастернака и прочая и прочее — такой язык говорил о том, что он лишь "косил под рафинированного интеллигента", а был на деле простым бандитом-уголовником.
Выбор ученых, которых он поручал "бить" в первую очередь, выглядел аозмутительно: ведь ни с каких позиций он не имел права называть Бериташвили и Штерн, прославивших имя России на мировой арене, "этими кустарями от науки" и заявлять, что их никчемность в науке "облегчает расправу с ними".