Стэн позволил себе к тому же одну публичную выходку, которую Сталин мог принять на свой счет. Он опубликовал в "Комсомольской правде" 26 июля 1929 года статью под громким названием "Выше коммунистическое знамя марксизма-ленинизма", в которой решительно заявил, что политику партии необходимо пересмотреть в целом, ослабить жесткую дисциплину и непомерно зарегулированные требования к членам партии, чтобы предоставить им больше свободы к выражению своих мнений (и это в годы развязанной Сталиным ожесточенной битвы с троцкистско-левацким и бухаринско-правым уклонами!), а потом вообще написал такое, что вождь не мог не принять на свой счет:
"После Ленина у нас не осталось людей, совмещающих в себе в таком диалектическом единстве теоретический и практический разум. Этот существенный пробел может заполнить только коллективная теоретическая мысль, развивающаяся в тесной связи с практическими задачами нашего социалистического строительства".
Намек Стэна на слабый теоретический базис именно Сталина был очевиден, его слова возмутили Сталина, и он написал об этом Молотову{14}, а также решился публично отхлестать критика в газетной статье (6).
Когда не только Деборин, но и Стэн не помог его провозглашению в философских кругах лидером, Сталин попробовал прибегнуть к помощи еще одного видного деборинского ученика — Карева, у которого сложилась устойчиво высокая репутаци в среде философов. С 1926 года Карев был профессором Московского государственного университета, владел немецким и французским языками, был прекрасным оратором и автором многих исследований. Деборин характеризовал его следующими словами: "Николай Афанасьевич Карев — один из талантливейших молодых советских философов. В 1930 г. вышло второе издание его книги "За материалистическую диалектику" и Помимо научной и литературной деятельности, Стэн и Карев, как и другие товарищи, отдавали много времени преподавательской работе" (7). Однако и у Карева Сталин не нашел понимания.
Отказ деборинцев был истолкован Сталиным однозначно: наступило охлаждение отношений, а затем быстро то, что и должно было произойти: отторжение и наказание.
Первоначальную функцию наказания было поручено осуществить тому, кто всю жизнь приниженно старался быть ближе всего к вождю — Вячеславу Михайловичу Молотову. Вот, что вспоминал Деборин в начале 1960-х годов:
"Я был принят в партию в июле 1928 г., а уже через год я почувствовал, что отношение ко мне изменилось. На каком-то партийном активе В. М. Молотов позволил себе выпад по моему адресу, сказав, что "Деборин воображает себя Энгельсом на Советской земле". Я лично не присутствовал на активе, но не имел основания не поверить товарищу, который был там. Я хорошо понимал, что Молотов сделал это по "поручению" Сталина, а не по своей инициативе. Так называемые "соратники" Сталина не имели собственного мнения и голоса: они беспрекословно исполняли его приказы". (8).
Из воспоминаний Деборина можно узнать и еще о некоторых важных деталях взаимоотношений со Сталиным. Так, в эти дни бывший ученик Деборина, ставший заведующим могущественнейшим Отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Алексей Иванович Стецкий{15} попросил его прийти к нему. Цель вызова "на ковер" была объяснена предельно откровенно. Он вроде бы протягивал учителю прутик, пытаясь помочь вытянуть его из "зловонной трясины", в которой тот утопал. Нужно сделать только одно: выступить публично с заявлением, что есть лишь один светоч в наши дни в советской философии, товарищ Сталин. Об этой беседе и о смысле слов Стецкого Деборин признался в конце жизни и добавил, что, выслушав слова ученика, он твердо отказался сыграть эту роль.
Но и на этом попытки уговорить Деборина публично прославить Сталина и заявить, что он — светоч науки, дело не завершилось. Видимо что-то из прежних бесед с Дебориным казалось Сталину всё еще обнадеживающим. Очевидно, был Деборин при личных встречах с ним предупредителен и в меру мягок. Ну, может быть, не нашли все эти ходоки верного тона, не так, как надо, говорили, не на те струны нажимали. Сталин в эти дни встречался с недавними учениками Деборина из Института красной профессуры — Марком Борисовичем Гершковичем (принявшим псевдоним Митин), Павлом Федоровичем Юдиным и Василием Николаевичем Ральцевичем, направлял их шаги и мог подсказать им еще одну возможность. Уж очень, видимо, ему хотелось уломать авторитетнейшего академика Деборина. И вот что Деборин рассказал перед смертью. Вся троица заявились к нему домой и повторили то, что он уже не раз слышал из уст разных приближеных к Сталину: