Но партийное руководство страны уже явственно выводило вопрос о лидерстве в философии из кулуарных внутринаучных обсуждений на самый высокий публичный уровень. Двадцать шестого июня открылся 16-й съезд партии, и еще один приближенный к вождю — Лазарь Моисеевич Каганович на 4-ый день съезда, вслед за Сталиным, выступил с одним из главных докладов: он представил "Организационный отчет Центрального Комитета ВКП(б)" (11). Вообще говоря, и выбор этого человека Сталиным в качестве основного представителя Политбюро (были ведь в составе его люди и поавторитетнее, включая того же Бухарина) был ничем иным как пощечиной этим "уникумам". Они-то хорошо знали и деловые, и прочие способности Лазаря Моисеевича. В опубликованных им в 1990-е годы воспоминаниях сам Каганович поведал, что он, подобно Ярославскому, и трех классов церковно-приходской школы не осилил (12). Но он сумел прочитать подготовленный для него огромный доклад с восторженным прославлением индустриализация и коллективизация, "обеспечения боеспособности партии", невиданного роста численности членов партии (до 1 млн. 852 тыс 90 членов на 1 апреля 1930 года, из них 68,2 % рабочих, причем, как сказал Каганович, "данные парторганизаций Красной армии не учтены" (13)). Конечно, роль Сталина была выставлена в лучшем виде. А вот философы были раскритикованы за то, что они не идут в едином строю с большевиками, а один из них — Лосев был даже представлен врагом. Напомним, что именно А. Ф. Лосева в газете "Правда" разругали месяцем раньше Митин, Ральцевич и Юдин, и теперь с их подачи и с предоставленными цитатами из Лосева выступил секретарь ЦК партии Каганович.
Съезд завершился 13 июля, и сразу же главные пропагандистские силы, подвластные Сталину, были брошены на борьбу с деборинцами. Подавление Деборина превратилось в главную задачу пропагандистов партии. Восстановить события той поры помогает замечательное исследование И. Яхота, проследившего, буквально по дням, за разворачиванием дискуссий (14).
Итак, в журнале "Большевик" появилась статья В. Ральцевича, в которой он вопрошал, как можно было авторам "Статьи десяти" ослушаться газеты "Правда" и вздумать полемизировать с ней, ведь "естественно было б ожидать соответственного реагирования на указания центрального органа партии" (15). И хотя в деборинском "Под знаменем марксизма" Ральцевичу ответил один из деборинцев (16), с первых чисел августа "Правда" начала систематическую публикацию статей, "разделывающих под орех" ставших неугодными Сталину философов (статьи вышли 2, 8, 17 и 24 августа). В одной из них Митин (17) в открытую обвинил учителя (а также его самых талантливых учеников) в профессиональной слабости, и политической близорукости: "Приверженность к логическому в противовес историческому, приверженность к абстрактному в противовес конкретному, разрыв между теоретизированием над диалектикой и ее применением, разрыв между философией и политикой — ведь эти черты в той или иной степени присущи т. Деборину и его ближайшим ученикам".
Стало очевидным, что, не признав Сталина выдающимся философом, деборинцы в его глазах совершили тяжкий проступок. А Митин и Юдин старательно воплощали в жизнь указания по искоренению "деборинщины". Об их выступлениях сразу же оповещалась вся страна, будто не стояло перед страной и партией в 1930-м году более масштабных задач. Затем 14 октября 1930 года Митин выступил с докладом "О положении на философском фронте" на бюро партийной ячейки Института Красной профессуры философии и естествознания. Члены бюро (те же Юдин, Ральцевич, Кольман, Константинов) выступали несколько дней подряд, причем в отсутствие Деборина и его сторонников, и клеймили их за политические ошибки. Докладу и его обсуждению была устроена максимально возможная реклама: во все парторганизации страны были разосланы сводки о ходе выступлений в ИКПФиЕ. В грозной резолюции партячейки института деборинцев квалифицировали как зазнавшихся нечестных людей, которые будто бы намеренно игнорируют критику "партийцев и, монопольно используя страницы журнала "Под знаменем марксизма", всей силой своего авторитета обрушиваются на всякого товарища, осмеливающегося на страницах партийной печати поднять голос в защиту самокритики в области философии" (18). Резолюцию опубликовали в журналах "Большевик" и "Революция и культура". Редакция "Большевика" даже особо отметила, что основные положения резолюции правильны, а деятельность деборинской группы правдиво расценена как формалистический уклон. В общем, из, казалось бы, локального эпизода внутридисциплинарных разборок вопрос с осуждением Деборина был превращен в экстраординарное национальное событие, что не могло бы случиться, не будь заинтересован в этом вопросе сам Иосиф Виссарионович.